Николай Кочин - Нижегородский откос

Компаньон сердито мерил Сеньку глазами и произносил:

— На тройке на нем ехать, так выдержит. Кость не ломана.

— Ну, с богом, — произносил Недорезанный. — Ты гляди там…

— Все дело в деньгах, Карл Иваныч… Стропила уже поставлены… и фундамент заложен…

Однажды Сенька вышел на работу и не нашел хозяина на месте. Сенька пошел к компаньону хозяина.

— Скажите, пожалуйста, почему Карл Иваныч не вышел на работу? — спросил Сенька.

Компаньон встал боком к Сеньке.

— Не могу сказать, — ответил он. — Это мне без надобности.

— Всегда он выходил аккуратно. А сейчас я его ждал-ждал…

— И понапрасну ждал, — буркнул компаньон. — Стоит ждать такого элемента…

— Позвольте… Как-то не того… Ведь он, насколько я знаю, ваш жилец…

— Никакой он не жилец… Ишь выдумал.

— Но он сам мне говорил, что живет у вас.

— Слушай хвастунов…

Сенька оторопел.

— Я сам свидетель, как вы приходили к нему за деньгами.

Что-то вроде возмущения проявилось на лице компаньона, но голос остался столь же мрачен, деревянен и глух.

— А никакого Карла Иваныча у меня и не было. Откуда ты это взял…

Сенька пожал плечами.

— Но я ведь заходил один раз к вам и сам видел, он живет у вас…

— Выходит, я вру? Что я, не знаю, кто у меня в доме живет, а кто не живет?

— Ступай, ступай, — крикнула хозяйка от печи. — Нехорошо беспокоить добрых честных людей, молодец хороший. Никто у нас не жил. Кого хочешь спроси. Ныне держать человека опасно. Прописка требуется. Все это, наверно, соседи нахвастали.

— Ведь вы же сами приходили к нему за деньгами… хозяин… Я своими глазами видел.

— Это что же ты видел? — встрянула хозяйка и вышла со сковородником в руках. — Это ты так? Мы тебя, парень, и не знаем. А ты пришел в чужой дом да хулиганишь. Совесть надо иметь. Постыдился бы. Уходи-ко, пока цел.

— Да кому ты говоришь, — сказал хозяин жене, — он же стюдент, все равно кол на голове теши, не поверит. Скажет: невежество ваше я даже очень презираю, и вы есть неотесанные дураки, а я вот себя за образованного почитаю и за умного человека.

Пахарев стоял в растерянности:

— Так, значит, у вас не жил Карл Иваныч? Очень это странно.

Хозяин повернулся к нему спиной и ничего не ответил. Хозяйка спряталась за перегородкой у печки. Пахарев вышел. На крыльце соседнего дома стоял старик, он поманил Сеньку.

— Ты, наверное, Недорезанного ищешь? Так его песня спета. Его увезли в Ляхово [7] Ляхово — колония для умалишенных, бывшее поместье писателя Мельникова-Печерского. .

— Кто же его увез?

— Да вот этот самый, хозяин дому, и увез. Они строили трактирчик на паях, а строили-то на имя моего соседа. Он ведь из трудящихся, а этот — бывший, сплататор, ему нельзя объявляться. Ну, когда построили, этот и говорит: трактирчик-то мой, а ты — сплататор, уходи вон, а то еще милицию позову. Ты нас сплатировать задумал опять? Нет, теперь наш черед пришел вас сплатировать. Дальше да больше. Ну, Недорезанный-то, видать, пал духом, приуныл, ослаб, полез в петлю. Вынули. Не ест, не пьет, все кричит: «Пропала жизнь, как есть пропала». Ну, хозяин и отвез его в Ляхово. Признали — чокнутый… Да, вот как. Мечта его зряшная заела — во что бы то ни стало беспременно опять хозяином стать. А хозяин ныне — самая опасная должность. И на кого он понадеялся? «Мой лучший слуга. Он около меня жизни и работе учился». А этот слуга замашки хозяина вызнал да тем же самым его и шарахнул. И ведь какой политик стал: я, говорит, двадцать пять лет на него батрачил, так это, говорит, вполне понятная вещь, что я не его деньги, а свои хапнул… Еспроприация называется… Может, это так и называется ныне, а по-нашему это — грабежь.

Пахарев поехал в Ляхово.

Врач ему сказал:

— Больной очень взволнован, и я не советую травмировать его прискорбными воспоминаниями или неуместными вопросами. У него маниакально-депрессивный психоз на почве психической травмы. Едва ли он выйдет отсюда, притом же старость.

В приемную вышел Недорезанный в застиранном сером больничном халате. Взгляд его блуждал, безумие положило неизгладимую печать на весь его облик. Он пожал Пахареву руку и тут же начал говорить о необходимости как можно скорее закончить ремонт трактира у пристаней.

— Вот я подлечусь, отдохну и выйду. Сам посмотрю, так ли разместили мебель. Везде нужен глаз да глаз.

Он обещал, что возьмет Сеньку к себе конторщиком за честность.

— Честность и вежливость — гигиена мира, — произнес он, подняв палец вверх.

Он подарил Сеньке пилу и топор, которые остались у компаньона.

Санитар увел старика, который еще раз на прощанье напомнил Сеньке, чтобы тот хранил пилу и колун.

— Им цены нету, — сказал старик. — Хороший инструмент — половина дела. А плохому мастеру даже собственные руки мешают.

Больше старика Недорезанного никто в городе не встречал.

На помощь Недорезанному Сенька истратил весь остаток заработка. Но он надеялся на получение пилы и топора, с помощью их он выплывет. Он пригласит напарника, будет ходить по дворам, будет пилить и колоть дрова по методу Недорезанного и прокормится. Но из этого тоже ничего не вышло. Компаньон Недорезанного тот инструмент тут же продал, как только справил Карла Иваныча в сумасшедший дом. А Сеньке ответил:

— Никакого колуна и никакой пилы этот сплататор мне не оставлял.

Как ни тяжело это было, но пришлось идти к другу детства официанту ресторанчика «Не рыдай!» Ваньке Рыжему.

В детстве они вместе стреляли голубей из деревянных луков, разоряли птичьи гнезда, ловили в омуте раков, лазали по чужим огородам. Революция их разъединила. Ванька, будучи старше Пахарева, попал в Волжскую флотилию к Раскольникову, дрался с колчаковцами, был ранен и при нэпе пошел работать официантом.

Сенька был убежден, что Рыжий выручит его из беды.

Ресторанчик «Не рыдай!» находился на темной улочке, против сквера «Черный пруд», пристанища забулдыг и слишком веселых особ.

И вот вечером, с поджатым животом, мучимый чувством голода, Сенька заявился к Ваньке Рыжему, земляку и бывшему другу. С независимым видом сел за столик и, когда Ванька подошел к нему, ловко ослепительной салфеткой смахнув мимоходом со стола пылинку, сказал:

— Ваня, угости.

Рыжий вытянулся:

— Какой позволите подать вам закуски или, как выражаются военные, какого пыжа?

Даже на «вы». Привычка. И тут шестерил.

Глотая воздух, сгорая от стыда и неловкости, Сенька бросил небрежно:

— Ну, там что у вас посолиднее… Ромштекс, котлеты отбивные…

«Не догадался, что ли, он, что я прошу на даровщинку», — подумал Сенька.

«Неужели он разбогател уже и на свои, шпингалет, заказывает?» — подумал Рыжий и стал нарочно перечислять самые дорогие блюда: