Юрий Бондарев - Батальоны просят огня (редакция №2)

– Рассредоточь пулеметы и ПТР на флангах! – повторил Борис. – Слышишь? Хватит тут одного пулемета и одного ПТР! Тут я останусь! Слышишь?

– Золотая голова, сволочь ты этакая! – неестественно громко и самолюбиво засмеялся Орлов. – Кто здесь командует: ты или я? Кто отвечает за батальон?

Он почти кричал, потому что был оглушен.

– Вместе ответим.

Все же Орлов снял людей, увел их с криком и руганью, на которую, привыкнув, давно никто не обижался, увел их, надежный, весь горячий, налитый жизнью до краев. И Борис, оставшись на КП с одним станковым пулеметом и лишь одним противотанковым ружьем, на мгновение почувствовал вдруг странную пустоту, будто оголилась земля и перестала защищать. Просто стал ему близок за эти часы Орлов.

– Все расковыряло, а ружье цельное, – не без удивления прокричал молодой наводчик, подняв продолговатое лицо, слабо улыбаясь тонкими губами. Борис не знал даже его фамилии.

– Смотри, что делают! – снова крикнул наводчик, которому недоставало, видимо, людских голосов после ухода расчетов с КП.

Внизу, под высотой, неохотно обволакиваясь черными змейками дыма, стоял танк. Обтекая его, два других вырвались вперед, стали взбираться на высоту, мелко задрожавшую от скрежета. Стремительно запылили гребни брустверов, сшибаемые очередями, свистящими в уши.

Где-то в мире существовали теория вероятности, всякие умные вычисления и расчеты средней длительности человеческой жизни на войне, существовали и расчеты количества металла, которое нужно, чтобы убить солдата. Очевидно, по этой теории, роты, рассыпанной на высоте, уже не должно было существовать. Но она существовала и продолжала бороться.

После того как Борис решился сказать, что дивизия перешла в наступление, в нем все время жило ощущение, что батальон, упорно обороняясь, медленно умирает. А слух о наступлении молниеносно облетел весь батальон. Но эта ложь и последствия этой лжи, казалось ему, всей ответственностью ложились на его плечи, и он готов был ответить за все. Где был иной выход?

«В первый или во второй?» – глядя на танки, подумал Борис и, чувствуя, что сейчас все решится, с недоверием, как и Орлов, оттолкнул наводчика, лег за ружье, уперся плечом.

Он сделал подряд три выстрела, длительность между которыми не выдержал наводчик, – глаза его наполнились торопящим выражением ужаса. Эти выстрелы стоили Борису нечеловеческих усилий над волей. Воля вынесла два выстрела. Третий сделал указательный палец, надавив на спусковой крючок сам по себе. Это сработала не воля – инстинкт.

Две длинные искры высеклись на широком корпусе танка – это он хорошо заметил. Он заметил также и то, что второй танк, ревя, круто развернулся, будто извиваясь, и, набирая скорость, наискосок понесся по высоте. Он подставил бок под ружье Бориса. Этот бок ускользал и несся. Палец снова быстро нажал спусковой крючок. Но бронебойная пуля, сине чиркнув по борту танка, ударила рикошетом, ушла дугой в низкие облака. И вторая врезалась в облака красной стрелой.

Тогда Борис резко довернул ружье. Но и на этот раз пуля срикошетировала. Ружье было бессильно. «Орудие… Если бы орудие!» Танк прорвался к траншеям. Он наполз на окопы. И появился в тридцати метрах от Бориса, со скрежетом подминая, разутюживая бруствер. Башня, как голова, повернулась, хищно выискивая, и ствол орудия, кругло выделяясь дульным тормозом, низко повис вдоль траншеи и замер.

Жаркий огонь, как смерч, пронесся над Борисом, казалось, сквозь фуражку поджег волосы, придавил его к земле будто горящей стеной. В левом ухе стало очень тепло. В тот миг сознание убеждало его, что он сейчас умрет. Но это же сознание передавало свои импульсы в нервы рук и глаз. И руки шарили по земле, искали то, что подсказывала память. Гранат не было… Гранат не было…

Потом он увидел сквозь дым, как солдат в двух шагах от него пытался вылезти из траншеи, не мог подтянуть тело, ноги соскальзывали по кромке бруствера. И его память тотчас подсказала, что он отвечает за живых и мертвых в этой траншее.

– Назад! Куда под пули? В траншею!

Солдат с серым птичьим личиком оглянулся блуждающе, прохрипел:

– Танки… прорвались… вон… наши отступают…

– Не танки, а танк! Ложись! Где отступают? Где?

Танк уже двигался по траншее вправо, обваливая, утюжа, давя блиндаж; дым разрывов перемешивался с горячими выхлопными газами.

– Где отступают? – закричал Борис и вскочил, пошатываясь.

И то, что он увидел в этот момент, объяснило ему все. Танки ползли справа и слева, обтекая высоту, входя в деревню. Какие-то танки двигались с тыла, ломая деревья, стреляли на улицах среди домов. Перед ними в сторону траншей бежали и падали люди. Люди бежали и по скатам высоты. А все овсяное поле, дальняя опушка леса, окраины деревни – все чернело, вздымаясь разрывами, и все небо дрожало от грубых натянутых струн. И воздух будто шуршал и колыхался под низкими облаками. И капал мелкий дождь, как пыль. И был, оказывается, закат за высотой, багрово-кровавая щель светилась, сплюснутая тучами над лесами.

И на фоне этого заката Борис отчетливо увидел на высоте черные силуэты танков. А небо все дрожало, вибрировало, налитое гулом, и в этом смешанном гуле неба и земли серыми тенями, совсем беззвучно, стремительно и низко вынеслась над лесом партия штурмовиков, вытянулась и сразу же пошла в пике над высотой, выбрасывая к земле острые вспышки пулеметов. И в ту минуту, готовый плакать и проклинать это помогающее ему небо, Борис подумал одно: «Наши ИЛы! Наши ИЛы!» – и страшным криком бессилия закричал в небо:

– Поздно!.. Поздно!..

Почти на бреющем полете, как бы прижатые дождем к плацдарму, штурмовики сделали пять разворотов над горящей деревней, скрипя «эрэсами», стирая с земли звуки боя, железный рев танков. Наводчик противотанкового ружья сидел у стены, непонимающими глазами глядел то на Бориса, то на пикирующие самолеты. Из его ноздрей струйками текла кровь, и рукав шинели был в крови. Он был тяжело контужен. На коленях его лежало покореженное противотанковое ружье.

– А ты кто? Пулеметчик? Где пулемет? – закричал Борис на солдата с птичьим личиком.

И тот, моргая от капель дождя, воровато озираясь, шевельнул губами:

– Там… убитый… второй номер я… отступают наши, отступают… все убитые. А наши ИЛы только пришли… пришли. Товарищ капи…

– К пулемету!..

Он с трудом отцепил мертво сжатые на рукоятках пальцы пулеметчика первого номера, оттолкнул его тяжелое тело – оно сползло в траншею, стукнуло возле ног – и тотчас понял, что все кончено. Потряхивая широкими плоскостями, ИЛы развернулись над деревней, где слабо дымили подожженные грузовые машины, ушли на восток, почти касаясь верхушек леса.