Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

— Про рожь забывать стали, — буркнул заросший черными волосами Коровкин.

— Папаша, вы это бросьте! — Пашка вскинул злые, как и у отца, глаза.

— Ты еще, сопляк, мне противиться?

— Хватит вам разговаривать, — заметил Безбровый. — А то как ахнет, все полетим к чертовой бабушке!

Укладывали мешки вплотную один к другому, оберегая провода, тянувшиеся в деревянных желобах вдоль штольни.

Журба беспрестанно подгонял людей, тревожно поглядывая в небо. С юго-востока неслась черная туча. Неслась она с необычайной быстротой, нивесть откуда взявшись.

Когда все было готово к взрыву, лиловое небо уже перечеркивалось зигзагами молний. Журба поднялся на скалу и ощутил холодный ветер, плотно прибивший к телу влажную от пота рубаху. Края ее при этом порывисто трепыхались.

— Скорей закладывай и — в укрытие!

Все бросились к штольне. Журба взвалил на плечи мешок. Через дырку за ворот рубахи посыпалась черствая земля. Выругавшись, Николай сбросил мешок и полез за рубаху, но с рукой занес еще больше земли.

Штольню успели заложить до дождя; принесли приборы; рабочие побежали в «блиндаж» — укрытие за кряжистой скалой.

Минуту спустя заметался ветер; на головы работавших посыпался ворох сучьев и прошлогодних игл. Хлынул поток воды. Журба, Безбровый и Яша Яковкин бежали последними. Их облило, как из ушата.

— Брезент! Крепи брезент! — крикнул подсобникам Журба.

Пока отец и сын Коровкины закрепляли под скалой брезент, Журба прятал сумку с динамитными патронами и аккумуляторы под резиновый плащ.

— Ну, как?

Он посмотрел на черные усики Яши Яковкина.

— Ничего! Бывало похуже!..

«А ведь положение серьезное... — подумал Журба. — Трахнет — и косточек не соберешь! Вот тебе и черные усики...»

Вода лилась свободно, полновесными струями; немного спустя ливень сменился крупным дождем. Журба вдыхал полной грудью свежий острый воздух и поглядывал вверх: дождь звонко стрелял по натянутому брезенту.

— Эк его прорвало! — ворчал Безбровый, держась за корни деревьев. — Так и до беды недалеко.

— Ничего с нами не будет! Уж я повидал за свою жизнь!

— Ишь, повидал! Когда повидать успел? — заметил старик Безбровый.

Яша посмотрел на ворчуна.

— Я вот с таких лет, товарищ Журба знает, где только не перебывал! И в Иркутске, и в Хабаровске, и в Омске, и на Урале. У меня жадность все видеть. Людей узнать. И вот решил я найти такое место, чтоб начать с первого кирпича. Чтоб ничего не было вначале: пустое место перед тобой, а потом ты пришел и другие, и началось строительство на пустом месте, чтоб вырос город, новый совсем город и новый завод! На моих глазах! Вот это интересно!

Рабочие затихли. Все стали слушать, про что рассказывает «Таракашка», как шутя называл порой Журба Яшу Яковкина.

— Приехали мы сюда год назад, — тайга шумит. Родное мне все. По пустырю потом стал ходить инженер со стеклышком. Веселый наш инженер, товарищ Абаканов. «Здесь, где ты стоишь, — говорил мне, — через три года сталь польется, жидкая, как мед! Понял?» Зачислил товарищ Абаканов меня в свою группу. Носил я за ним треноги, и рейки держал вверх ногами, как требовал инженер, и вешки втыкал, и от дождя прятал разные приборы. Помню, вышли мы как-то с товарищем Абакановым на ровное место, а он мне говорит: «Запомни хорошенько, Яков: на этом месте будет стоять самый красивый в Сибири город. Поклонись этому месту! Социалистический город поставят здесь люди!» Мне тогда словно жарко стало, и будто зыбь прошла по телу... Да...

Под ногами оползала земля. Молнии беспрестанно полосовали небо; было похоже, будто в темной комнате включали и выключали свет. Корни, освобожденные от мелких камней и от земли, свешивались, как змеи.

Яша, приподняв острые плечи, натужисто держался за корни, чтобы не сползти вместе с землей. Его руки при свете молний казались синими.

— Так вот, товарищи, приехал я на строительство...

В этот миг ударила молния в столетний кедр: голубые шары ее покатились по веткам с сухим треском.

— Шары! Шары! Катятся! — восторженно восклицал Яша Яковкин.

Все с интересом наблюдали зрелище.

— Может, нам куда укрыться в другое место? Здесь и динамит, и порох, и аммонит... — посоветовал старый Безбровый.

Он каждый раз вздрагивал, когда гром палил над головой, ровно из пушек. От молний, низко полыхавших над деревьями, остро веяло свежестью. Косматый Коровкин полез было за куревом, но Безбровый схватил его за руку:

— Брось! Не видишь — взрывчатка?

— Так вот, товарищи, приехал я на строительство... — продолжал Яша.

— Хватит! Помолчи, сколько можешь... В ушах гудит...

Яша обидчиво посмотрел на Безбрового.

Когда дождь утих, Яша Яковкин первым вышел из укрытия. Небо было светлое; на лакированных листьях травы лежали крупные прозрачные капли. Яковкин нес взрывную машинку, аккумуляторные лампочки и глядел в высокое небо, такое чистое, умытое. Безбровый, разматывая катушку, тянул провода и ловко забрасывал их на сучья. Журба накинул на плечо сумку с динамитом. Шел он позади и всякий раз, когда падали с деревьев капли, ежился от щекочущих холодных брызг.

Они прошли мимо разбросанных ящиков и жестяных банок от аммонита. За скалой Журба приступил к проверке линии. Она оказалась в порядке. Тогда Журба взял у Яковкина взрывную машинку.

...Пока мать выгуливалась по перелескам, оставляя на теплой земле смятые шерстинки, медвежата бегали взапуски, забирались в воду. Шел им седьмой месяц, уже самим приходилось искать еду и развлечение.

Ночью в теплом логове, куда привычно забирались на ночлег, пахло молоком. Медвежата скулили, прижимаясь друг к другу. На рассвете гулкое постукивание разносилось по лесу, медвежата переворачивались вокруг согретого места и снова ложились на правый бок. Утром открывали глаза. Косой луч заслонял вход в логово, становилось щекотно. Пора было вылезать из берлоги.

Высокие кедры, густая трава, кустарник. Солнце весело прыгало с ветки на ветку, а по земле ползли тени. И было хорошо гоняться за тенями, за солнцем, барахтаться по теплой земле.

От берлоги отходить далеко медвежата еще не решались, да и здесь было весело, и еды вдоволь; улитки, кузнечики, грибы. Мимоходом любили они позабавиться муравейником. Какие вкусные личинки! Хороши, понятно, и рыжие муравьи — кислота всегда приятно раздражала вкус. Но хотелось настоящего лакомства: однажды мать принесла дикого медку... к этому тянуло... сами же малыши к пчелам подобраться не решались.

Отвалявшись, самец и самка разошлись: жить вместе не полагалось обычаем. Самка пошла на восток, самец — на запад.

Таежный лес с густым подлеском был трудно проходим от бурелома, Но близ бурелома всегда удобно пробираться. Толстые стволы сгнивали на земле, они служили хорошими отметинами, от них остро пахло грибами. Осенью хрусткие жуки откладывали под кору яички, по весне выводились гусеницы, в тишине шло окукливание, из паутинного крепко свитого кокона выходили нежные хрустящие жучки.