Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

— Ну, как вы, товарищи? — спросила Женя Столярова бригаду, работавшую на котловане в доменном цехе.

— Про победную звезду? — в свою очередь спросила Женю рыженькая девушка — Фрося.

— Про почетную вахту и Звезду Победы?

Ванюшков вбил лопату в землю и подошел к Жене.

— Читали в газете, товарищ Столярова. И в бараке с нами говорили. Решила бригада включиться в соревнование. С завтрашнего дня просим организовать нам участок.

Это были воронежцы, орловцы, туляки, приехавшие на строительство вслед за инженерами. Их недавно поставили на котлован, они ко всему пытливо приглядывались, близко к сердцу принимали все, чем жила площадка.

— У вас в бригаде люди, как наподбор! Уверена, что завоюете первенство! — сказала Женя.

— Мы постараемся, — ответила Фрося. — Только чтоб и про танцы не забывали. А то натомятся наши хлопцы и танцовать не станут!..

Невдалеке от бригады Ванюшкова стоял перед щитом Николай Журба и рассматривал степную газету, очевидно, только что вывешенную.

Внимание его привлекла небольшая заметка, подписанная «Жало» и заканчивавшаяся немудрящей, но смешной и злой карикатурой. Он прочел: «Симулянт Сироченко из третьей бригады землекопов занимается пьянкой, имеет связь с поликлиникой, вследствие чего пьет, а после пьянки является к администрации и предъявляет больничный листок, в котором указывается болезнь малярия...»

Журба улыбнулся. Ему захотелось познакомиться с этим «симулянтом». Третья бригада работала на соседнем участке, он пошел туда. Высоко в небе стояло солнце. Журба шел по рыхлой земле, прилипавшей к сапогам, и подставлял лицо щекочущим лучам. Вспомнилась Надя. Три дня тому назад они ушли далеко в тайгу, сидели под столетним кедром, слушали шум ветвей, такой глубокий, волнующий шум. Легкий ветерок пробегал по верхушкам деревьев, на землю осыпались желтые иголочки, золотистая тонкая, как папиросная бумага, кожурка. И хотелось, чтоб время остановилось. Потом они вышли к реке, любовались высоким скалистым берегом, крутыми поворотами реки, несшейся со страшной быстротой в кипящей пене. Он рассказал Наде о своем приезде в тайгу, о переходе на лошадях, о том, как все нравилось ему в пути...

— Кто здесь товарищ Сироченко? — спросил Журба у бригадира Белкина, придя в третью бригаду:

— Да вон...

По голосу Белкина было ясно, что Сироченко не в почете. Не подходя к нему, Журба издали стал наблюдать за «симулянтом».

Это был совсем молодой рабочий, с простодушным лицом, неряшливый в одежде; порты его едва держались на бедрах, худых, как у подростка. Работал он с прохладцей: копнет и постоит; если заметит, что следят за ним, поднажмет; и лопата у него была какая-то неказистая, с короткой ручкой.

— Это ты, товарищ Сироченко? — обратился Журба к парню.

Тот несколько раз копнул, поглубже всадив лопатку в грунт, и только тогда разогнулся.

— Ты Сироченко?

Парень вытер лицо концом рубахи, которая не была вправлена в порты, и несколько секунд смотрел секретарю партийной организации в глаза, как бы выпытывая, что у того на уме.

— Ты Сироченко, спрашиваю?

— Я... — выдавил он наконец из себя ответ.

— Читал, что про тебя пишут?

— Чего ж не читал! Грамотный!

Он пытался быть развязным, но не получалось.

— И что скажешь?

— Неправда это...

Голос его, впрочем, не был особенно уверенным.

— Значит, выдумали? Зря тебя оклеветали?

— Один раз выпил, так что? А малярия у меня давняя...

— Раз оклеветали, как же ты молчишь? Разве в нашем обществе можно человека ни за что обидеть, оклеветать? Что ж, по-твоему, честь человека у нас ничего не стоит?

— Да я не жалуюсь!

— Как можешь не жаловаться, если неправда? Нет, ты напрасно думаешь, что можно обидеть человека ни за что и так дело оставить. Я вот пришел с тобой поговорить, чтобы тебя перед народом обелить. Хочу выступить в газете и сказать, что у нас неправильно поступила редакция, напав на честного непьющего труженика.

— Реабилитировать меня хотите? — сказал парень другим голосом.

— А ты откуда знаешь такое словцо?

Парень вздернул подбородок.

— Пять групп кончил и читал книги. Слова разные знаю, на них у меня память.

— Ты здесь один?

— Не один. Отец, мать здесь.

— Отец кем работает?

— Верхолазом.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Так я выступлю в защиту тебя. Ладно?

— Не надо...

— Грех был, да? Говори, я тебе зла не желаю.

— Был...

— Конечно, запрета на водку у нас нет, хочешь выпить — выпей. Но ты пойми, товарищ Сироченко: тебе восемнадцать лет, только-только расцветаешь. На что тебе водка? Если у тебя на душе там чего-нибудь или какая досада — в жизни ведь всяко бывает, почему не подойти к старшему товарищу, не поделиться горем? Разве я отказал бы выслушать, помочь, что в моих силах?

— Со всеми нами не наговоритесь!..

— Ошибаешься! Именно со всеми надо поговорить. Вот ты мне прямо, как старшему брату, скажи, что тебя толкало на водку?

— Если и скажу, не поможете. Я уже обращался к начальнику цеха товарищу Роликову.

— А в чем дело?

— А в том, что не по душе работа землекопа. И все равно работать не буду!

Он сказал это со злостью.

— Постой, не кипятись. Какая тебе работа по душе?

— Сварщика.

— Ладно. Обещаю тебе, товарищ Сироченко, поговорить с начальником цеха. А если не поможет, поговорю с товарищем Гребенниковым. Только одно условие, нет, — два условия: первое — ты бросаешь пить, второе — на то время, пока я буду вести переговоры, ты по-настоящему станешь относиться к своей работе, хоть она тебе и не по душе. Ясно?

Сироченко подумал-подумал и коротко ответил:

— Посмотрим.

— Нет, меня такой ответ не удовлетворяет. Говори конкретно: устраивают тебя мои предложения или нет? Еще раз говорю тебе: парень ты молодой, способный, любишь книги, значит любишь культуру, пять групп кончил, это не пустяк. Разве здесь не мог бы продолжать свое образование? И в этом помогу. Только надо, чтобы ты по-настоящему подтянулся. А то, смотрите, распустился, «завел связь с поликлиникой»! До чего дошел! Стыдись! Итак, договорились?

— Договорились!

Пока Журба беседовал с Сироченко, к бригаде Ванюшкова пришла Надежда Коханец.

Девушки, в перестиранных, тоненьких юбчонках, сидели, как тогда на станции, бок о бок. Был обеденный перерыв.

Девушки внимательно посмотрели на Надежду. «Молодая, а, говорят, инженер!»

Надя обежала глазами всех и остановилась на Фросе.

— Фрося! Где была, что столько не видела тебя?

— На листопрокатстрое. Узнали?

— Как не узнать!

— А я смотрю и думаю: признаете или нет?

Фрося хитро улыбнулась. Она действительно была недурна — рыжеволосая, задорная, с острыми глазками, вся какая-то приятная, чистенькая.