Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

Надя села возле Фроси.

— Как же вам тут, девушки? Не скучаете по родным местам?

— Хоть и скучаем, так что делать?

— А живете где?

— В девятом бараке.

— Как устроены? Все ли есть, что надо?

— Кровати дали, а досок нет. Матрацы не на что положить.

— И набить нечем: ни сена, ни соломы!

— Хоть бы стружек отпустили!

— Поговорю об этом, обязательно поговорю с комендантом.

Подошел Ванюшков. Улыбнулся, как давнишний знакомый.

Был он строен, подтянут.

— Ты, товарищ Ванюшков, тоже переброшен с листопрокатстроя?

— Мы все оттуда. В доменном первый день.

— Включайтесь, товарищи, в соревнование. Говорили с вами про это? Знаете, что к Первому мая пустить должны доменный цех? Работает с нами здесь один знаменитый профессор. И мы должны помочь решить научную задачу. Она имеет большое значение. Даст нам хороший металл, разные машины будут еще лучше строить. А без машин, сами понимаете, наше государство обойтись не может.

— Это так! — ответил Ванюшков.

— Все мы решили, каждый на своем посту, куда его поставила партия, крепко поработать. А к Первому мая обязательно выполнить правительственное задание.

— Мы уже говорили с секретарем комсомольской организации товарищем Столяровой.

— Что вам надо для работы?

— Включаемся, товарищ инженер, с завтрашнего дня. Только я еще со своей бригадой потолковать должен.

— Если дружно возьметесь, победите!

— Постараемся, товарищ инженер. Нам и секретарь комсомольской организации говорила.

Ванюшков приложил руку к козырьку.

— Так как, товарищи? — обратился Ванюшков к бригаде, когда Надя ушла. — Возьмемся за дело? Здесь, может, кто еще думает, что вот, мол, приехали из колхоза и рабочей жизни не знают, и ничего не умеют. А я думаю, если возьмемся, так и других поучим!

Говорил он со всей бригадой, но смотрел на Фросю: с первого дня, как собрались на станции, и потом в дороге только на нее одну и смотрел: тянула к себе и задористым нравом, и говорливостью, и еще чем-то, чего понять не мог. Да и она чаще на него смотрела, чем на других: аккуратный, и что ни скажет, доходит, понятно так. И люди к нему с уважением.

— Взяться можно, только надо, чтобы каждый работал одинаково и не смотрел на другого, — сказал Гуреев, тихий, задумчивый комсомолец, хороший гармонист, более похожий на девушку, чем на парня.

— И давайте покажем, что мы хоть и новенькие, а лучше старых! — заявил Шутихин. — И в Воронеж напишем в газету!

— В Воронеж, в Тулу и в Орел! И в Курск!

Девушки и парни посмотрели друг другу в лицо; каждого подмывало показать, что если он по-настоящему захочет, то может сделать вдвое-втрое больше, чем делал до сих пор.

— На этом поставим точку, так? — спросил бригадир.

— Запятую!.. — сказала Фрося и первая поднялась.

За ней поднялись другие, хотя гудка еще не давали.

Как-то особенно хорошо и дружно работала бригада до смены, словно приспосабливаясь к завтрашнему дню, когда надо будет перед всеми показать, на что бригада способна.

Утром сделали замер, выдали людям хороший инструмент, выделили заправщика.

— Все у вас в порядке, товарищи? — спросила Надя, расставив людей.

— Все.

Протяжно запел гудок.

— Помните, товарищи, что работаете вы на строительстве печи профессора Бунчужного и что своим трудом помогаете решить большую правительственную задачу!

По гудку спустились в котлован. Работали почти без перекура.

— Этак вы и курить перестанете! — насмешливо заметил бригадир Белкин, работавший на соседнем участке. — За счет одного этого, — он показал на руки, — много не возьмешь! Надо и насчет этого, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — За счет смекалки!

— И за счет техники придумаем! — отвечал Ванюшков. — Не сразу!

В обеденный перерыв послали Сережку Шутихина в столовую: не хотели тратить время на хождение; отдыхали на отвале котлована.

— Как оно, девчата? — обратился Ванюшков. — Вытянем?

— Тянем-потянем — да и вытянем! Как дедка репку! — ответила Фрося.

Она была очень свежа и не чувствовала усталости.

«Вот девушка, — думал Ванюшков, не в силах оторвать глаз: ей и работа не казалась трудной, и все спорилось в руках. — Вот это да... подруга...»

— Хорошо, ребята, хорошо идет у вас! — поддержала Надя бригаду, подсчитывая в уме выработку.— Только не работайте рывками, спокойнее надо, ровнее. Должны нам на днях дать транспортер, легче будет с выноской земли. Пока котлован не глубок, ничего, а позже будет трудней. Транспортер поможет.

Шутихин принес в плаще хлеб, в ведрах борщ и кашу; каждый вынул свою мисочку, ложку. Ели, перекидываясь шутками. Больше всего доставалось Сережке.

— А мы решили тебя в повара переквалифицировать! — сказал Ванюшков. — Землекоп из тебя выйдет или не выйдет, бабка надвое сказала, а повара сделаем!

— Повар должен ходить в белом колпаке, а у меня волосы — красота, как лен вычесанный! В колпаке девушки любить не будут! — отшучивался Сережка.

— Кто тебя теперь любит? Волосы! Лен чесаный! Хоть бы черные, а то лен!

Фрося фыркнула. За ней рассмеялись остальные.

— Захочу, каждая полюбит! Две руки, две ноги, — все на месте!

— Все на месте, только головы... того... нет...

Девушки покатились со смеху.

Поев и отдохнув, стали к работе. Ванюшкову ни на кого не приходилось покрикивать.

Хоть он, как бригадир, был освобожден от физической работы, однако наравне с другими стоял в ряду. Лопата его, хорошо заточенная, легко входила в липкий грунт; казалось, она сама входила, а он только держал ее в руках и прикасался носком сапога. Выбрасывать землю наверх вскоре стало трудно, и девушки принялись набирать ее на носилки. Выносили землю по краю котлована, по узкой, круто поднимавшейся тропке, и сбрасывали метрах в пятнадцати, куда указала им Коханец. С каждой минутой бригада глубже и глубже вкапывалась в котлован. Земля меняла свой цвет; от лопат порой отражался на солнце слепящий луч, как от битого зеркала.

После гудка замерили. Контролировала замер Женя Столярова. Ванюшков подсчитывал выработку в своей аккуратной записной книжице; в стороне подсчитывала Коханец, подсчитывала и Женя Столярова.

— Невероятно, но это так: двести девяносто пять процентов!

— Вы слышите? Двести девяносто пять процентов!

— И без всякого шума! — сказал самодовольно Ванюшков, потирая руки, как если б ему было холодно.

Он в глубине души сомневался, но не хотел этого показывать на людях, и теперь расцвел в улыбке.

— Да неужто двести девяносто пять? — спрашивали ребята друг друга.

Подсчитали еще раз. Сомнений не оставалось.

Тогда все заговорили вместе:

— Вот это работа!

— Дружно взялись — и вышло!

— И не трудно! Нисколько!

— Ура! — кричал Сережка Шутихин, точно от него зависела удача. — Ура!