Владимир Щербак - Буревестники

Домой! Этой мыслью жили тысячи пленных портартурцев. Когда канонира Калинина и 794 других нижних-чина Квантунской крепостной артиллерии доставили наконец на русскую землю, во Владивосток, солдаты радовались, как не радовались за всё время этой срамотной войны.

Временно их разместили в казармах местных артиллеристов на Чуркине. Все ждали – вот-вот поедут дальше… Однако командование не спешило отправлять фронтовиков. Из офицерского собрания распространялись слухи, что забастовавшие железнодорожники не хотят пропускать в центральную Россию воинские эшелоны. Кое-кто уже начал поругивать путейцев. Но вот в казарме непонятно как появился запретный листок, адресованный им, солдатам Маньчжурской армии. Все сгрудились вокруг грамотного Цудаева.

Из листовки Читинского Совета солдатских депутатов Российской социал-демократической рабочей партии:

«Товарищи! Генерал Линевич в приказе по войскам от 5 ноября говорит вам, что запасных нe увольняют из-за железнодорожной забастовки. Это неправда, солдаты! Забастовки нет. Дорога работает, и поезда исправно ходят уже месяц. Товарищи рабочие готовы пропускать хоть по 24 поезда в сутки. Если даже и будет всеобщая забастовка по всей России, то войска всё-таки будут провозиться беспрепятственно. Вас обманывают. Требуйте возвращения немедленно».

— Артурцы, на выход! — раздался крик от двери.— Выходи на плац!.. Стройсь!.. Равняйсь!.. — команды сменяли одна другую, эхом повторяясь в ротах, взводах.

Из флигеля вышел капитан Новицкий.

— Смир-р-ра! Р-равнение нале-оп!

Новицкий хмуро выслушал доклад, глядя мимо поручика. Его раздражало положительно всё: изжога от селянки, съеденной за обедом, промозглая погода, грязь, по которой приходилось ступать ярконачищенными сапогами; неровный строй солдат-фронтовиков в грязно-серых шинелях и лохматых маньчжурских папахах. Удружило же ему начальство, назначив командовать этим сбродом! Новицкому надлежало подтянуть бывших пленных, выбить из них лишнюю дурь и расформировать по частям Владивостокской крепостной артиллерии. Что-что, а подтягивать солдатню капитан умел, в этом он был незаменим.

— Солдаты! — громко сказал он. — Война для вас кончилась, но служба продолжается. Советую это хорошенько запомнить. Службу буду спрашивать как положено. Беспорядка не потерплю. Здесь вам не японский бардак, а русская армия…

После каждой фразы Новицкий поджимал губы и делал паузу, подчёркивая тем самым значительность сказанного. Перечислив все обязанности нижних чинов артиллерии и все кары на тот случай, если эти обязанности не будут выполняться или будут выполняться плохо, капитан в сопровождении офицеров пошёл вдоль строя. Сощурившись, вглядывался в солдат, то и дело рявкал:

— Брюхо подбери!.. А ты выше морду!.. А у тебя что, руки отсохли шинель починить?!

Вернувшись на своё место в центр каре, Новицкий подвел итог смотру:

— Распустились, арестанты! Ну ничего, я за вас возьмусь – шёлковыми станете!..

И он взялся. Первым оказался канонир Калинин. Получив в зубы, солдат почувствовал, как кровь затопила рот, а ярость – глаза. С надсадным хаком, словно опуская молот на наковальню, бывший кузнец кинул свой свинцовый кулак в офицерское ухо. Кровь чёрной струйкой зазмеилась по белой, чисто выбритой щеке капитана. Падая, Новицкий схватился за кобуру…

Поединок происходил во дворе между офицерским собранием и солдатскими казармами. Но собрание было ближе, поэтому к Новицкому помощь пришла быстрее. Услышав выстрел и увидев в окно дерущихся, помощник Новицкого штабс-капитан Маковецкий без шапки, в одном мундире, выбежал во двор. Раненый солдат, подобно медведю-шатуну, ломал на грязной земле капитана.

Маковецкий выхватил из ножен шашку и, ощерив зубы, ударил канонира по голове. Солдат упал на бок. Новицкий поднялся на дрожащие ноги, посмотрел на поверженного врага и вдруг, выхватив из рук штабс-капитана шашку, начал исступленно рубить ещё вздрагивающее тело.

— Идёмте… ради бога… прибегут солдаты… — шептал прыгающими губами Маковецкий, оттаскивая Новицкого от трупа. Тот дико посмотрел на своего помощника и, когда до него дошёл смысл сказанного, быстро пошёл вперёд, тяжело дыша. Маковецкий следовал за ним, испуганно оглядываясь.

Офицеры в собрании встретили их тревожно-вопросительными взглядами.

— Он прошёл мимо и не отдал честь… Я остановил его, спросил, в чём дело, а он вместо ответа кулачищем… — и, словно в доказательство, Новицкий отвёл руку от лица, и все увидели, что левая щека капитана вздулась как от флюса, а на мочке надорванного уха дрожит, словно, рубиновая серёжка, капля крови. — Ну, тогда я и…

В окно было видно, как возле тела канонира Калинина накапливалась толпа. Солдаты что-то кричали, показывая на офицерское собрание.

— Господа! Возможен бунт, нужно срочно принять меры!— срывающимся голосом крикнул поручик Лилеев, у которого оснований бояться солдат было не меньше, чем у Новицкого. Этот тоненький офицерик с томными красивыми глазами слыл и был настоящим изувером; именно его собирался бить в октябрьскую ночь матрос Иван Рублёв со своими друзьями солдатами.

— Господа! Господа! — взывал Лилеев к мечущимся в панике по залу офицерам. — Нужно вызвать дежурную роту! Кто пойдёт, господа?

Наконец вызвались двое – однофамильцы Тимофеевы: штабс-капитан и поручик. Накинув шинели, они выбрались из дома через чёрный ход, но, увидев бегущих к собранию разъяренных солдат, тотчас же забыли о своей миссии и обратились в бегство. Тимофееву-первому удалось сесть в китайскую лодку «юли-юли» и удрать на ту сторону бухты, а второго спрятал у себя в каптерке «шкура» – сверхсрочник из 10-й роты.

Офицеры, забаррикадировав двери креслами и бильярдом, в течение нескольких часов ружейным и револьверным огнем отбивали атаки солдат, вооружённых лишь камнями. С обеих сторон было убито по одному – поручик Лилеев и канонир Мартынов.

Артиллеристы то и дело кричали: «Где Новицкий? Выдайте нам Новицкого, и мы уйдём!» В ответ гремели выстрелы. Сам капитан палил в окно не целясь сразу из двух револьверов. Руки его тряслись, к потному лбу прилипли пряди волос, в углах рта кипела слюна. Лицо, искажённое гримасой животного страха, было ужасным.

Внезапно стрельба смолкла. Штабс-капитан Маковецкий подошёл к разбитому окну, осторожно выглянул и крикнул:

— Солдаты! Капитан Новицкий застрелился! Можете убедиться сами.

Фейерверкер Цудаев отбросил в сторону булыжник, сплюнул.

— Собаке собачья смерть! Пошли, ребята, похороним наших…

К вечеру казармы, в которых были размещены портартурцы, были оцеплены войсками, прибывшими из города и с Русского острова, и начались аресты.