Алексей Платонов - Броневые отвалы
- Название:Броневые отвалы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ГИЗ
- Год:1924
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Алексей Платонов - Броневые отвалы краткое содержание
Родился в 1900 г. в с. Розадей Сызранского района Куйбышевской обл. Сын сельского пастуха, он рано покинул дом и с 14 лет начал работать. Плавал матросом по Волге, потом стал штурвальным на буксирных судах нефтефлота. Как и его сверстники, воевал в годы гражданской войны. Учился на рабфаке Московского университета. Окончив Литературно-художественный институт имени Брюсова, работал в газете «Гудок». Состоял членом литературных групп «Молодая гвардия» и «Перевал», затем — РОПКП (Российское общество пролетарско-колхозных писателей).
Публиковался в печатных изданиях Воронежа, Петрограда, Москвы. С начала 20-х годов П. А. Романов печатался под псевдонимом Алексей Платонов. Он — автор газетных очерков, стихов, рассказов, сборников «Броневые отвалы» (1924), «Макар, карающая рука» (1930), «Сплав. Очерки и рассказы» (1932).
В начале июля 1941 г. П. А. Романов-Платонов через ССП записался в Московское народное ополчение, 8-я Краснопресненская ДНО. Рядовой (стрелок) 3-й роты, позднее известной как «писательская рота». Пропал без вести в октябре 1941 г. в районе г. Ельня.
Имя его увековечено на Мемориальной доске московским писателям, погибшим на фронте (Москва, ЦДЛ).
Рассказ «Броневой отвал» был опубликован в 1924 г. в сборнике № 2 литературной группы «Перевал».
[При создании файла сохранена орфография и пунктуация публикации.]
Броневые отвалы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Густой вонью мотнуло в глаза. Но выбора не было. Ночь пробредила Степой. Утром увидела белые, словно в проказе, глаза. Точно навозные черви стелились серые космы волос. Губа широко свернулась наверх. К безобразной дыре вместо носа. Шепеляво хрипела:
— Крашавича, большие деньги могла бы иметь. Кабы мне, с такой красотой не пропала бы.
Снова день в отвратительном ливне. До ноя в костях. Под печенью рос и крепчал лягушонок. Свирбели в сырости ноги. Вязало словно известкой во рту.
Вечером, может впервые, заметила галстуки. Увидала «серпы» и шинели.
Своей шинели уже не было. Осень густела с часами. Пришлось Арише в чужие прикрыть костеневшее тело. На бульварных скамейках. Ночами, с улыбками.
Потом пошли побогаче. В пальто на меху. С бумажниками, как чемоданы.
С другими девками встретилась. Предложила, робея:
— Возьмите в товарищи. Одна-то я пропаду.
— Мы, голубка, не с этой республики. Случайным пачпортом прибыли. Наш раен на Твербуле.
— С Живодерки мы. Околь Даниловки.
Перетащили к Грузинам. В район входил и Морозовский.
Скоро девки залаялись:
— Отбила «ручки». Что ни глянет — ее…
Но ходила не часто. Едва оправила шватор (тряпье) — только что на жратву и табак.
И потом на портвейны.
От Живодерки доплюнуть до «Зверологичного».
Над Зверологичным — через трамвай — взметнулся пригорок. Под ним стальной полировкою — пруд. Влево рослой щетиной стволов Морозовский сад. Вправо четырехэтажные кубы белых домов. Снизу схлеснуты зеленью. Над прудом широкие завеси крепких дерев. Каемкой красною крыши.
Один из пары домов — «Вренелогичный пассаж»:
— Каюка, шкрабальник, тычево, шпрыньчик.
Имена подходящие. В то же время «Вренелогический».
— Спаситель рода трудящих. Подог бульварным-республикам.
Наркомздравит народную хворь социяльных болестей.
— От него да от смерти. Каталажка — клоповник еще. Отделение N 14, где замки не прорубишь слезой.
Но это в смысле побочных занятий: — самогон, воровство…
Во вренелогический Ариша часто на предвариловку:
— Лучче загодя. И чистоту наблюдают. Вперед соломку стели. Ушибешься — так в мякину.
Ушибиться — куда же бы проще? Должность рисковая. Не у всякого вывеска на переносице.
И тяжелая должность. И скучная, можно сказать. Как отштамповано:
— Мамзель, поехать сблаговолите-с?
— Пожалуйте-с, на лихаче…
— Что же, можно лихач.
Лихач в артеле с девчатами. Проценты.
— Тверская. К «Замку Тамары».
В Замке процент. Можешь не жрать — но на стол тащи и нажаривай. Зови девчат. Угощай.
— Позвольте музыку, сударь…
— Я к вам, сударь, одна не поеду. Возьмите Ольку со мной. Девка — лодочка. Будем на пару.
— И чтобы деньги вперед.
Ольга — спец по разгрузке. Политик насчет своровать. У Ольги дутые, пухлые щеки и ноги чурбанами. Девка русская — груди торчком. Губы в ядрышках, чмовкие.
У гостя на сменку. В другую комнату ходят дышать:
— Жарко оченно.
— Окно, мамзельчик, откройте.
В окно, в колодец двора, вторым и третьим рукам — что на глаз попадется… Потом:
— Нас кто-то зовет…
И свищи.
Бывали скандальчики.
У Ариши от Жоржика с Балтики широченного взмаха шрам ножевой. Через грудь по мякоти пухлой руки. До гроба. До упокой меня, восподи. Вспоминала матроса без злобы. Хороший парень был. Бомбочка.
Три недели в больнице, и после в тюрьме отлежала за друга. Поделом — не воруй у своих.
И опять во вренелогичный ходила.
Во вренелогичном понравилась доктору. Из провинции прибыл на практику. Ариша всегда к нему попадала. Сначала хмурился.
— Чево авансом приходите? И так хвосты как за сахаром.
Улыбалась виновно. Привык. Встречал высокой улыбкой. И снисходительно щурился:
— Везет вам, дамочка. Счасливы…
— Ох, везет. Не завидуй. Все же с пробкой какой не вожусь. Берегу себя, дохтур.
Как-то после анализа, уже уходящей сунул адрес:
— Жду. Не раскаешься…
Встретил масляным маревом глаз. Хихикал тоненько:
— Чудная!
— Тебе бы надо не эдакой.
— Дохтур, я к тебе не за этим. Состукай дочь, да учи.
Потускнела.
И, машинально лаская тяжелую тушу, добавила:
— Презирашь, а нажилился точно в уборной.
Звал заходить. Но больше она не пошла:
— Лучше с пьяными клешами. Заклюют да как соколы. Интеллигентишко… тоже.
Рядом с вренелогическим дом улыбчивей, выше. Под окнами этого дома Ариша часто телом нагим голубела в пруду.
В доме жили рабфаковцы. Его коридоры были уложены буквою — Г. Рабфаковцы жили вповалку. В комнатах, что на троих — по пять и по семь. Голодали. Пахли селедкой и луком.
Но были рабфаковцы гибки, выносливы, грубы и горячи.
Вечерами в окна метались звуки гармоники. Билась дрябло и хлипко рояль. Рвались частушки:
Ой, Дуняха, отвяжись
С морем ты-ы-ы Таврическим,
Я на физике зашился
Прессом гидравлическим.
Ты не хныкай, остолоп,
За-а-а-а мною победа.
Я сегодня объяснила
Закон Архимеда.
За несколько зим потопили скамейки, топчаны, забор.
Жили на козелках. На них глушили науку и пищу. И спали, их положив в голова.
Сюда стекались после — занятий, лекций, кружков, математики, кино, театров, библиотек и докладов. И здесь сосали, жевали и грызли — науку, осьмушку ржаного, кусочек сахара, грязь и махру.
Так было до лета 1921 года. Осенью этого года стало пошире, почище, повеселей. Ожесточенней загрызли «гранит» и смеялись:
— Звенит житуха как жесть.
В комнату 75 Ванька Шкорин в июне 22-го привел Аришу впервые.
Объявил Аришу сестрой.
Стосковалась Ариша по людям. Мягче всех показался ей вкрадчивый голос, волос темный, спадавший крылом.
Теплее сотен, перебывавших в руках.
В общежитии стала любимицей. Приходила частенько. Носила Шкорину деньги. Снабжала комнату хлебом и папиросами. Ваньке справила зимний пинжак. Купила книг. Готовальню.
— Учись, Ванюша. Окончишь — поженимся.
Гордилась Шкориным глупая:
— Ни у кого из подруг такого нет. Рабочий парень. Мозолист и крепок.
Привела похвастаться Ольгу. Предупредила не сказывать прочим. Ольга стала ходить. Недель через пять Ариша узнала… В испуге кинулась к Оле.
— Оленька, ты это Шкорина?
— Крестом богом. Что ты, Аришенька!
Стушевалась под взором особенным. Таким косящим и молящим.
— Оленька. Не хорошо. Парень — стеклышко. Жалко.
— Стеклышко… тоже. С первой лярвой пошел на чердак. Подумашь, жалости сколько.
— А если Ольга и я. И меня если…
Взор такой: «Не сержусь, мол. Прощаю. Не ты, так где-нибудь. Ладно».
Сказала Ольга:
— Ну к что ж…
И добавила:
— Кататься любишь… Расхлебывай.
Но было Ольге в надрыв. Любила Ольга Аришу. Жила она холостой. Бульвары брались не в счет. С Аришей сердце делила. Боль и горечь делила. Нутром любила Аришу. Промеж себя Рюрю ее кликала.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: