Федор Панфёров - Удар

— Колодцы, что ль, я должен вам рыть? Этого еще не хватало, — проговорил Малинов, и мешки у него под глазами вздулись так, что казалось, вот-вот лопнут.

— Из ваших слов я могу сделать вывод, Семен Павлович: вы по неразумению тормозите дело, и поэтому проект водопровода два года гуляет по областным учреждениям. Два года! Два года мы ждем, товарищ Опарин, — обратился он к председателю облисполкома. — Два года, товарищ Опарин, мы ждем, чтобы вы написали на уголке нами разработанного проекта: «Утверждаю».

Опарин заерзал на стуле и молча, через плечо, большим пальцем показал на Малинова, как бы говоря: «Он держит», — и, встрепенувшись, проговорил:

— Слово имеет товарищ Лагутин, секретарь Разломовского райкома партии.

Когда Лагутин вышел на трибуну, Аким Морев и Иван Евдокимович сразу и не узнали его: он стал как будто еще выше, на бледном лице выделялись густые черные брови; только вот характерная прядь волос, ниспадающая на лоб, да выдавшиеся скулы были лагутинские.

Сначала Лагутин рассказал о том, что Разломовский район находится в ста восьмидесяти километрах от Приволжска, в восьмидесяти — от железной дороги, что в былые времена людей на работу в этот район посылали в качестве наказания за те или иные проступки.

— А ведь у нас одной только земли больше миллиона гектаров. Слышите? Больше миллиона! На этих землях пасется до двухсот тысяч голов овец. Тонкорунных овец. В одном только колхозе «Гигант», где председателем Жук, мастер своего дела, сорок тысяч овец. Единственно, чего нам не хватает, — воды. Но ведь Большая вода вот-вот придет: в следующем году канал Волга-Дон будет пущен, и тогда из него, из Цимлянского моря к нам в степи хлынет Большая вода, и мы в течение пяти лет двести тысяч овец превратим в миллион. Сколько первоклассной шерсти мы дадим государству, сколько первоклассного, как чабаны говорят, мраморного мяса… А обком партии, я говорю прямо, обком партии во главе с Малиновым так до сих пор на Разломовский район и смотрит, как на место ссылки: присылают к нам на работу пропойц, мелких воришек, болтунов. Недавно подкинули начальника раймилиции. Он как приехал пьяный, так вот уже месяц и не просыпается: пьет и пьет, спаивая других. Здесь товарищ Сухожилин кинул реплику: «У нас колхозники зажиточные». Верно, наши колхозники не нищие. Но ведь этим зажиточным колхозникам нужна и духовная пища: только в самом Разломе шестьсот учеников, двадцать три учителя, да и молодежь-то вся имеет семилетнее, а то и десятилетнее образование. А мы с самого возникновения Разломовского района не видели у себя ни одного актера, ни хорошего лектора, ни писателя. — Лагутин улыбнулся во все лицо и сказал: — Впрочем, недавно Смельчаков, который вот с этой трибуны вчера распинался, прислал к нам гипнотизера: он перед публикой кошку превращал в крысу, крысу — в кошку.

Дальше Лагутину говорить стало невозможно: он что-то кричал, размахивал руками, но его голос тонул в хохоте, в громе аплодисментов.

Малинов сердито подвинул Опарину колокольчик, и председательствующий, поднявшись, начал звонить, но на это почти никто не обратил внимания: все хохотали, хохотал в том числе, широко разевая рот, и Александр Павлович Пухов; только Малинов и Сухожилин все больше хмурились.

После того как с трибуны сошел Лагутин, Малинов наклонился к Опарину и, тыча пальцем в список, что-то проговорил. Опарин, не рассчитав, довольно громко, на весь зал, ответил:

— В порядке записи даю, — и добавил, сердито фыркнув: — Слово имеет директор автомобильного завода Николай Степанович Кораблев.

Пухов разом ожил, повернулся к оратору.

Николай Кораблев, точно глыба, навис над трибуной. Чуть склонившись, он вцепился руками в ее углы, обращенные в зал, да так и не отрывался от них до конца речи.

— Допустим, на меня навалили бы два, даже пять пудов, я бы сказал: «Донесу», — начал он без конспекта, с придыханием, подбирая слова. — Но если на меня взвалят десять — пятнадцать пудов, я скажу: «Нет. Не в силах». А ведь иные, вместо того чтобы признаться: «Не донесу», — начинают хвастаться: «Вот какую ответственность взгромоздили на меня». Бахвалятся, объявляют себя богатырями, а ноша остается на месте. Но народ не обманешь: он видит — хвастунишка порожняком бежит. — Николай Кораблев повернулся в сторону Малинова, несколько секунд смотрел на него, видимо проверяя свои выводы, и снова заговорил: — Мне кажется, Семену Павловичу ноша обкома не по плечу. Так почему же он не заявит нам, Центральному Комитету партии: «Товарищи, дайте мне ношу по силам».

— Я ее несу. Вот посмотрим, как вы потащите! — весь трясясь от гнева, прокричал Малинов.

— К ноше вы даже не притрагиваетесь. Вы несете что-то свое, — быстро, словно пулемет дал очередь, проговорил Николай Кораблев и снова продолжал спокойно: — Я с большим вниманием выслушал выступления товарищей Астафьева и Лагутина…

— А до них выступали Смельчаков и другие — не слышали? Временами умеете быть глухим, — скрипуче, словно кто-то провел гвоздем по сковороде, произнес Сухожилин.

— Я не первый денечек в партии и таких, как Смельчаков, прекрасно знаю. Это вредители, подобные саранче: все пожирают на своем пути — виноградники, хлеба, сады…

— За поклеп на членов партии вы будете отвечать перед обкомом, — сквозь зубы процедил Малинов.

— Я готов держать ответ за свои слова. Но при этом вам, Семен Павлович, и особенно Сухожилину, не поздоровится, — ответил Николай Кораблев и окинул взглядом присутствующих на пленуме, и те увидели, что, несмотря на спокойный тон, у оратора на седых висках выступили горошинки пота. — Товарищи Астафьев и Лагутин доказали, что Малинов безразлично относится к нуждам колхозников, к их быту, к их устремлениям.

— До этого ли ему? Он страстно озабочен ящерицами и гурьевскими песками, — встав, прокричал взбудораженный Астафьев.

— Я то же самое могу подтвердить как директор завода. Нас, группу инженеров, два года назад перевели с Уральского автомобильного завода на Приволжский автомобильный. Что мы тут застали? Штурмовщину. Штурмовщина порою нужна. Прорвало, например, плотину, планировать некогда — надо штурмовать прорыв. В первые послевоенные месяцы нужен был штурм и на Приволжском автомобильном особенно: завод находился в огне боев, цехи разрушены, жилища разрушены, тут не до ритмичности. Надо было штурмовать, чтобы все восстановить и одновременно дать машины стране. Мы этого не отрицаем. Но когда руководители завода, при полном одобрении Малинова, штурм превратили в постоянный метод, — это уже безобразие, непростительное преступление перед рабочими.

— Эко! Хватил! — опять вмешался Малинов, оттопыривая губы.