Михаил Коршунов - Автограф

Катя засмеялась:

— Давайте обживайтесь дальше.

— Катя, вы трусиха?

— А вы?

— Как вы догадались?

— Вы сами это сказали.

— Когда?

— Почти сказали.

Геля вновь глянула в окно. Поднятые из печи электроды, накаленные, огненные, висели над печью. Сережа с помощниками опять швырял лопатами в печь марганец. Быстро и ритмично.

— После отпуска так не получается: отвыкают без тренировки, — Катя поняла, что Геля любуется ритмом работы.

Потом Геле показалось, что она увидела Кипреева в рабочей форме и в каске. Рядом с ним был второй оператор, и тоже с камерой. Кипреев снимает то, что нужно ему, автору сценария. Может быть, и любовь пультовщицы Веры умышленно написана в сценарии как-то примитивно, традиционно? Потому что все это не основное?

— Вы знаете, что такое дельтаплан? — спросила вдруг Катя.

— Знаю. Прыгают с какой-нибудь скалы и летят на одном крыле.

— Сережа увлекается полетами на дельтапланах во время отпуска. Теперь приделал к крылу мотор и колеса. Мотодельтаплан. Говорит, что будет брать старт прямо с асфальта и летать среди городских птиц.

Кате нравилось рассказывать о Сереже. Она гордилась им. Геля подумала — если бы ей удалось все сделать просто перед камерой, все так, как у Сережи с помощниками, как это должно быть у Кати, потому что даже самый маленький эпизод имеет свой внутренний ритм. В филенку громко постучали.

— Вам, — сказала Катя.

Геля не поняла.

— Привыкайте. — Катя показала на запор у филенки.

Геля открыла филенку, получила от Сережи ключ-марку, надела его на втулку возле надписи «пуск». Серых пушинок на шляпе уже не было.

Во время обеденного перерыва Катя потащила Гелю в столовую не только пообедать, но и познакомиться с остальными ребятами.

— Они вам понравятся.

— Они мне уже нравятся.

Миша и Юра захлопотали около Гели. Поудобнее усадили, чтобы проходящие мимо «трудящиеся с подносами» случайно не окатили щами. Юра перекинул через руку бумажную салфетку, смешно изогнулся, спросил:

— Чего угодно-с? Подать пищевую карточку научно-исследовательского института удобрений и ядов?

— Юрка, прекрати. Наши соседи — этот институт. Вот ребята и веселятся — продажа яда за углом.

— Мне как всем, — ответила, улыбаясь, Геля.

— У нас аппетит суровый. Сосиски с ядом запросто.

— Вы ее не смешите, ей надо грим сохранить.

— Грим смеха не любит, — кивнул Юра. — Он любит… а что он любит? Он кефир любит. Кефир на закуску годится?

— Годится.

— Может, ко-ко-ко?

— Что это?

— Вареные яички.

— Кефир.

— Миша, скачи за кефиром.

Миша, пожалуй, из всех самый младший, худенький, без спецодежды, сбегал в буфет и принес поднос с бутылками кефира и стаканами. Юра открыл бутылки, обтер горлышки бумажной салфеткой, разлил кефир по стаканам. Залпом выпил, погладил себя по животу.

Пришел Сережа с длинной лентой чеков, и теперь уже все ребята с подносами отправились получать обед. Вернулись, притащили много еды.

— Это еще не все, — бодро сказал Юра. — Потом будем пить чай с антоновскими яблоками.

— Антоновскими? — удивилась Геля.

— А что! Собственность этого чуваринского воротилы, — показал Юра на Мишу. — Имеет сады, огороды с корнеплодами, покосы с сенокосами, километра два речки, причем судоходной, гречневую крупу, ядрицу конечно.

— Мать живет в Чуварине, недалеко от Ельца, — объяснил Миша Геле. — Присылает яблоки.

— Ага. Погуще и пожирнее.

Обедали весело. Разговор перешел на Катю Мартынову.

— Мартын у нас миллиметровщик.

— Почему миллиметровщик? — спросила Геля.

— Очень точный. Песочные часы.

— Попробуй не докинь одну лопату в печь…

Сережа меньше всех принимал участие в шутках. Ел в основном молча. Сказал:

— Катик, катни мне нож.

Нож был один на всех. Катя с готовностью передала его Сереже.

— Вы знаете, у кого хранятся ножи? — обратился Сережа к Геле.

Геля не поняла вопроса.

— У кассирши. Кого полюбит, у того на столе будет нож.

— Кого же любит кассирша? — спросила Геля.

— Его, — Сережа показал на Юру, — поэтому я и пришел с ножом.

Геля вспомнила, что у Сережи вместе с лентой чеков был в руках и столовый нож, когда он пришел от кассы. Но тогда Геля не обратила на это внимания.

— Странно, любит меня, а нож принес ты, — покачал головой Юра.

Геля взглянула на Катю. Катя смотрела на Сережу своими густо-карими глазами.

В конце обеда грызли почему-то сушки. Ломали их на спор — кто возьмет сушку в кулак и сумеет разломить ее меньше чем на четыре части. Никому не удалось: сушка распадалась на четыре и больше частей.

Вернувшись домой, Геля, не вступая в длинные разговоры с мамой: «не устала», «всем довольна», «ты помнишь Ксению Ринальди? Она там работала в библиотеке», — быстро заглотнула подогретый ужин и прошла к себе в комнату. Зажгла настольную лампу, начала раздеваться, чтобы лечь спать. Медленно разделась, легла.

В квартире тишина. Геля смотрела на слабый свет настольной лампы и видела свет клокочущего металла. Он остался у нее в глазах. Кип — новое для нее и сильное слово. Потом взглянула на маленький цветной комочек своего белья, брошенный в кресло. Подумала — какая это, в сущности, незначительная, хрупкая преграда между женщиной и мужчиной.

Геля натянула одеяло до подбородка. Лежала в тишине. Прекратились даже мамины обычные телефонные разговоры. Геля вдруг вполне реально ощутила одиночество и примитивную зависть к Кате Мартыновой, к мальчишескому братству, которое Катю постоянно окружало.

Геля вытянула ногу из-под одеяла и, как делала еще в детстве, надавила ногой на кнопку выключателя настольной лампы.

Рюрик и Леня шли по бульвару к Никитским воротам.

— Рюрик, ты действительно хочешь устроить шествие, карнавал?

— А что? Я такой. Васю Мезенцева подключу. Он тоже мальчик-хулиган.

— Ты и Волкова сделаешь хулиганом.

— Разум к чувствам свести должно и с ним соединить, чтобы он в страсти воспламенился. — Рюрик поддел Леню под мышки. Леня от неожиданности подпрыгнул посредине бульвара на удивление прохожим. — Любовь есть склонность духа к другому кому. А ты сидишь, как дрова.

— Где?

— В редакции, напротив Зинаиды. Февралик пугливый. Ты ведь в феврале родился?

— Ну тебя!

Когда пришли к Никитским воротам, Рюрик и Леня немного постояли в садике перед храмом. Рюрик приспустил на глаза шапку, чтобы, как он сказал, отодвинуться от окружающей современности, покачивал удовлетворенно головой.

— Выразительное место. Вот бы где сыграть. На фоне деревьев, храма. Волков появляется из гущи карнавала на лошади, потом соскакивает, и начинается спектакль у древних стен. Люди полезли на крыши автобусов и троллейбусов. Усеяли балконы домов. Запрудили улицы..