Михаил Коршунов - Автограф

— Он умирал, — волновалась Тамара. — Не могу я теперь не следить за его здоровьем.

— Следить нужно, — говорил старик, — но есть люди, которые не выносят, когда их при этом беспокоят. Жизнь — не зрелище и не праздник, а трудное занятие. И, знаете ли, труднее всего жить по своей душе.

— Но его ничто не интересует. Даже самое для него важное — работа! Это болезнь.

— Почему болезнь? Артем Николаевич решил подумать. Позволю заметить, выбрать время — это значит и сберечь время. Не торопите события. Вино лежит в темноте, в покое и достигает вершин.

— Но так можно на всю жизнь остаться, простите, в подвале.

Тамара верила Грану, но продолжала звонить специалистам-психологам, экстрасенсам, консультировалась с гомеопатом — Степа Бурков устроил. Его соседом по даче был знаменитый гомеопат. Артем ни в чем не препятствовал, но от встреч категорически отказывался. Грубо прикрикнул на Тамару, и, как ни странно, Тамара обрадовалась: что-то живое со стороны Артема.

Однажды старик Гран появился с не меньшей торжественностью, чем он появился в первый раз. Принес старый журнал. Назывался «Виноградарство и виноделие». 1904 года издания.

— Продемонстрирую документ, — сказал Гран.

Артем с готовностью кивнул. Привык, что все, о чем говорит старик Гран, интересно и важно. Так получалось.

— Я вам прочту обращение к русским виноградарям и виноделам Льва Сергеевича Голицына.

Только теперь старик счел возможным принести этот журнал, значит, решил, что наступило время для подобного прочтения. Артем, по его мнению, научился слушать.

— Восьмого сентября 1903 года праздновалось двадцатипятилетие деятельности Голицына по виноградарству и виноделию, — сказал Гран Афанасьевич. — На третий день праздника Лев Сергеевич обратился к собравшимся чествовать его виноградарям и виноделам с речью, — старик Нифонтов не спеша раскрыл журнал на нужной странице и, как всегда без очков, начал читать:

— «В жизни есть известные предания, известные приемы, которые применяются в расчете, когда хотят кого-нибудь чествовать. Вступает на службу человек — его чествуют, оставляет службу — его чествуют, получил человек коллежского регистратора — его чествуют, а если получил Станислава — подавно. Вот и со мной случился такой пассаж. Оказывается, что третьего дня ровно двадцать пять лет, как я сделал первое бордо, или первую бурду, и со всей России сошлись меня чествовать: Кавказ, Крым, Херсон, Москва, Петербург, Казань пришли смотреть на мое сияющее лицо и пришли с адресами по моему адресу. Я их всех выслушал. Прекрасно написано. Уж больно, господа, вы умеете хвалить: ты то сделал и это сделал, одним словом, я прекрасно понимаю, что я такой-сякой и, конечно, могу только сказать «спасибо». Но я доволен, что вы приехали не для того, чтобы слушать собственные речи, которые, по правде сказать, и мне ужасно надоели, но чтобы с вами говорить, вам показать, что было сделано, и подумать с вами, как идти вперед. Мы все, господа, верим в русское виноделие, это будущее богатство России, но нам нужно сплотиться, чтобы создать это богатство. Если бы наше поколение этого и не достигло, то уже нашим детям во всяком случае откроется горизонт, что делать, так как мы им укажем путь и дадим метод».

Артем все с большим вниманием слушал, что читал старик Гран.

— «Наша слабость заключается в том, что мы себе не верим. Мы читаем иностранные книги, мы слушаем иностранных людей и на место критики — отступаем перед ними с благоговением. Петр Великий был велик — иностранцы у него служили, но никогда они не были самостоятельны.

Чтобы получить хорошее вино, нужны подвалы, нужен правильный уход, а главное — нужно создавать людей. Сколько будет стоить человек, столько будет стоить и вино».

Гран остановился в чтении. Несомненно для того, чтобы Артем особенно ощутил эти слова. Артем ощутил. Он их уже знал из тетради Грана. Когда читал «Виноградный сад», подумал тогда о Паустовском. И сейчас вспомнил Константина Георгиевича, подумал о нем. Подумал и о себе.

— «Значит, возьмемся за дело, но, чтобы дать возможность действовать, нужно прочистить дорогу, которая прорезана глубокими пропастями и загромождена глыбами. Под этими словами я подразумеваю фальсификацию…» Немного пропущу. — Гран взглянул на Йорданова. — Разговор о вине сугубо профессиональный.

— А о фальсификаторах?

— И о фальсификаторах, — сказал Гран Афанасьевич. — Я читаю вам два последних абзаца. «Вот, господа, вы в своих адресах говорили, что вы думали, я же вам говорю то, что есть. Если я что-нибудь сделал для русского виноделия, то уж это время прошло… Давайте вместе работать без отдыха, без передышки… — Глаза старика Грана блеснули. Определенно. — Работать без передышки, насколько у нас хватит сил при создании нового виноградарства».

Йорданов сидел неподвижно, слушал. Впервые слушал за много лет так внимательно. И о чем? О виноделии. Как будто это… Но ведь действительно — о виноделии.

— «Господа, — продолжал читать Нифонтов. Он был сейчас взволнован не меньше Артема, кажется. Хотя то, что он читал, он читал, очевидно, на протяжении всей своей жизни. — Господа, — повторил Гран, — поднимаю бокал за Русь, которую мы обязаны — для осуществления ее идей — сделать богатой. Второй бокал — за исполнение этой мысли, за вас, господа, и кончаю ваши приветствия и мое — словами: «За работу!»

Гран закрыл журнал. Возникло молчание. Потом Артем спросил:

— Вы много выпустили из речи Голицына сугубо профессионального?

— Нет. Не много. Я откланиваюсь. Вам пора отдохнуть от меня.

Артему подумалось, что старик Нифонтов уйдет от него теперь надолго.

Вечером заглянула Наташа Астахова. Это было удачным завершением дня: Артем говорил — Наташа слушала. Артем рассказывал ей о старике Гране, а может быть, и о себе.

Молодежная театральная студия находилась в Центральном доме культуры завода. Современное здание, в огромных окнах которого отражался мягкой акварелью завод. Акварель медленно плыла большим и тоже современным кораблем, слегка дымя трубами и помигивая цветными огнями. Интересно, Ксения обратила на это внимание? Оператор, как понимала Геля, обратил внимание: снял корабль для кинокартины. Когда в яичном зале смотрели первый материал, Кипреев похвалил оператора, сказал: «Именно так, в такой манере, вы должны снять промышленную Москву — ЗИЛ, часовой завод, шарикоподшипниковый, кондитерскую фабрику».

По фасаду Дома культуры тянулись широкие, чисто вымытые ступени, все чисто мыть — страсть на заводе. По ступеням поднимаешься к стеклянным бесшумным дверям с резиновыми манжетами. Просторная гардеробная с пылеулавливателями и бактерицидными лампами, которые включают на ночь для дезинфекции. Холл. В нем, высаженная в бочонки, застыла березовая роща. В роще стояли садовые скамеечки и столики. Была сделана и горка из цветов. Ну, а главное в Доме культуры, конечно, зрительный зал на тысячу мест. С Гелей ходили Инна Швецова из библиотеки и директор Дома культуры — бодрый человек на коротких ножках, который был совершенно не в ладах с произношением некоторых букв; трудно было даже понять, каких именно.