Юрий Либединский - Дела семейные

— Слышь, молодой человек, что я вам скажу! — произнес он. — Вот я гляжу, вы ходите, ходите, значит, что называется, крепко приморозило. Да вы не краснейте и не думайте, что я нахальничаю и лезу не спросясь в ваши дела... Но мне это понятно, сам молодой был, до времени тоже туда-сюда совался, а потом, как припекло-приморозило, женился, и вот, слава богу, уже у нас шестой в этом году в школу пошел... И чего вам, извините за выражение, вола за хвост вертеть, женитесь — и все! Я вам говорю: Виктория — это золотая девка! Она вот такая к нам в мастерские пришла, еще ящик ей подставляли во время работы, потому что до станка не доросла, а уже тогда определилась как передовик производства. Я вам говорю, молодой человек, с такой девкой вы не пропадете, хотя вы и инженер-конструктор...

— Да разве я против? — покраснев и беспокойно оглядываясь, ответил Леня. — Я совсем не против.

— Эх, дело ваше молодое! Ты думаешь, тут что мудреное, а дело простей, чем орех расколоть.

Леня еле освободился от наянливого старика. Но мысль о том, что старик прав и его, Лени, поведение со стороны может показаться некрасивым, теперь уже не оставляла юношу. Может, и Евдокия Яковлевна думает так, как этот старик Кузьмичев? Наверное, как давние соседи, они о нем говорят, иначе откуда знать Кузьмичеву, что Леня инженер-конструктор? И однажды, во время прогулки, он, набравшись смелости и смущенно посмеиваясь, рассказал Вике о разговоре с Кузьмичевым.

— И что за охота в чужие дела лезть?! — сказала она с неудовольствием. — Вот я ему скажу...

— Нет, я умоляю тебя, ведь он хороший человек, он все это правильно говорит, я с ним согласен!

Она вдруг повернулась к Леониду.

— Так ты, значит, решил на мне жениться? — Вика покраснела до корней волос, но продолжала прямо и смело глядеть ему в лицо. Он схватил ее за руку.

— Да, — сказал он хрипло. — Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, всю жизнь... — Рука ее вяло и безжизненно лежала в руке Леонида, потом она осторожно отняла ее. — Что же ты молчишь? — прошептал он.

— Не ладно все это, — сказала она. — Ведь я же говорила тебе, что у меня с отцом...

— Какое это имеет отношение? — спросил он.

— Имеет, — твердо ответила она. — Иди, давай... — она отвернулась и тут же сама быстро ушла.

До следующей встречи Леонид думал и гадал, что все это должно означать, и пришел к ней взволнованный. Но Вика встретила его как всегда и только пораньше кончила все свои дела по дому...

— Пойдем погуляем... — сказала она.

К станции пошли они не по линии железной дороги, как всегда, а через лесок. И едва они оказались в лесной, по-летнему насыщенной запахами темноте, Вика обняла Леню за плечи. Он обернулся к ней и увидел совсем близко лицо ее с закрытыми глазами. И, забыв обо всем, припал к ее губам.

Так он вступил в мир, в котором ему все было внове. Он давно уже знал, что любит ее. Тут он услышал ее бессвязные и жаркие уверения, которые она твердила ему на ухо, и шепот ее сливался с какой-то далекой музыкой, — это была все та же труба, которая гудела над танцплощадкой при их недавней и такой уже далекой встрече... Но сюда звуки ее доносились приглушенно, и Лене казалось, что лучше музыки он не слышал. И, слушая эту музыку, он задремал, — ему казалось, не более как на секунду. Но когда он открыл глаза, сквозь узоры веток стало ясно проступать небо, и густая тишина стояла вокруг, и он понял, что ночь уже проходит... Он взглянул на Вику. Она полусидела, прислонив голову к дереву, глаза ее были открыты, она держала его руку в своей. Приподнявшись, он поцеловал эти ее думающие глаза, непонятное выражение которых всегда внушало ему робость, и, так как мысль о том, что ночь проходит и что скоро утро, привела с собой мысль о разлуке, он сказал ей:

— Мы с тобой никогда не расстанемся, верно? Мы поженимся, да?

Вика некоторое время с какой-то внимательной нежностью глядела на него.

— Зачем это тебе? — спросила она, взяв его руку своими сильными руками. — Ведь я тебя и так люблю, братец ты мой маленький...

— Но я всегда хочу быть с тобой.

Она покачала головой.

— Лучше, чем сейчас, нам не будет, — сказала она убежденно.

И он впервые подумал, что она не только старше его по годам, но и что он у нее в жизни не первый, как она у него. «Может, это плохо?» — с тревогой спросил он себя. Но ему даже думать не хотелось о том, что было у нее раньше. А она говорила:

— Когда ты прошлый раз сказал о женитьбе, я вдруг поняла, что я вроде мучаю тебя, принуждаю к женитьбе. А у меня даже мыслей таких не было, чтобы принуждать тебя. Ведь я про себя уже давно знаю, что люблю тебя. Вот я и решила, что это с нами будет без всякой женитьбы...

— Но я хочу всегда быть с тобой...

Она покачала головой и сказала со смешком:

— В загс, что ли, сходить нам?

— Да, в загс, обязательно в загс! — сказал он громко.

Еле заметная улыбка долго не сходила с ее губ.

— А это совсем не надо.

— Ну почему?

Она молча и неторопливо расчесывала волосы. Леонид снизу из предрассветных сумерек видел ее лицо, которое после того, что произошло и накрепко соединило их, стало еще более привлекательно-таинственным.

— Что ж, — сказала она со вздохом. — Я вижу, ты все-таки ничего не понимаешь. Нелегкий это будет сейчас для меня разговор... — снова повторила она. — Но без него, видно, не обойтись, не обойтись... — И она вдруг опустилась к нему, уткнулась ему под мышку и стала совсем маленькой и беззащитной. — Мне так хорошо, — невнятно проговорила она, словно сквозь сон. — Просто у меня сил нет говорить обо всем этом...

— Ну, и не надо, — испуганно сказал он, обнимая ее. — Ну, не надо, хорошенькая моя...

— Нет, надо, надо, — сказала она и сделала движение, чтобы подняться. Но он удержал ее. — Помнишь, ты рассказывал, что тебя должны для работы в конструкторском бюро обязательно засекретить?

— Ну, помню, — нетерпеливо ответил он. — При чем тут...

— Так что же ты, будешь так и писать в анкете и в автобиографии, что отец твоей жены арестован как враг народа по пункту такому-то, то есть за участие в контрреволюционном заговоре?

— Но ведь этого же всего не было! — сказал он с отчаянием.

— Да я лучше тебя знаю, что не было... — И вдруг слезы брызнули из ее глаз, и она закрыла лицо руками. — А писать-то ведь нужно!

Разговор этот прекращался и вновь возобновлялся. Уже раннее веселое солнце показалось среди ветвей и брызнуло сквозь ветки красновато-щекотными лучами. И какая-то смешная маленькая птица, нахохлившаяся, с коротким хвостом, стала время от времени прилетать к ним, подлетать близко и, усевшись на ветку, глядя своими черненькими блестящими глазками, — «чивит-чивит» — словно спрашивать у них о чем-то, и они, обнявшись, смеялись, глядя на нее.

Много всего было в эту ночь и в это утро: и слезы, и смех, и незабываемые слова нежности, и серьезный разговор, такой серьезный, какого ни он, ни она еще в жизни не вели.