Юрий Либединский - Дела семейные

— Лицо недоброе и очень самоуверенное... — проговорила Леля.

— Какая ни есть. Впрочем, я не думаю ее вам навязывать.

— Да уж тут хочешь не хочешь, а такая сама навяжется! Это она велела тебе поставить карточку на стол? — Леля перевернула карточку, надеясь обнаружить нежную и слащавую надпись, но увидела там бледным карандашом небрежно сделанную надпись: В. Курб. — Курб! Вот так фамилия! А зовут, наверное, Василиса или Варвара?

Леня взял у Вики эту карточку тайком. Отметка «В. Курб.» была сделана фотографом, так как карточка предназначалась для удостоверения. Он считал ниже своего достоинства объяснять все это сестре и только сказал размеренно:

— Ее зовут Виктория Курбановская, если тебе это интересно.

— Как же не интересно? Виктория — имя тоже царственное. А мы тут уже тебе невесту присмотрели, которая влюблена в тебя, денно и нощно о тебе только и мечтает.

— Это Матусеночку? — усмехнулся Леня.

— Ее... Ты хотя бы дал себе труд рассмотреть ее профиль. Какой носик! Воплощение женственности, не то что у твоей царственной Виктории...

Леонид поднялся с постели и стал завязывать галстук.

— Тебе не удастся вывести меня из терпения. А заводить разговор о носах я на твоем месте не стал бы.

— Что говорить, — вздохнула Леля. — Насчет носа папа мне подгадил. — И она, прищурив один глаз, другой забавно скосила на свой длинный нос. — Только подумать, что этот несносный предмет будет всю жизнь неясно маячить передо мной, напоминая о том, какая я неудачница. Впрочем, видно, Гале Матусенко так и придется остаться при своем изящном носике, — добавила она не без некоторого злорадства.

Леонид хотел уже прекратить этот насмешливый и им обоим неприятный разговор, когда Леля вдруг подошла к нему и положила руку ему на плечо. Хотя Леонид был старше сестры на четыре года, они были почти одного роста.

— Ленечка, братик ты мой единственный, ну разве тут дело в Гале или в твоей Виктории? Просто при Гале мы были уверены, что сохраним тебя у нас дома, в семье, а куда уведет тебя твоя Виктория, разве мы можем знать? Ведь ты же нам нужен! Ну к кому, скажи, я смогу вот так, как сейчас, зайти, побраниться, посмеяться и рассказать о своем самом заветном и даже тайном, посоветоваться... — Ее маленькие глазки нежно мерцали, неспокойная улыбка бродила на полных губах.

— А что, у тебя случилось что-нибудь плохое? — спросил Леня обеспокоенно.

— Случилось? Нет, ничего не случилось... Только помнишь, ты на днях приехал вечером, а я в театр уходила...

— С Борисом Миляевым? Мне отец и мать потом рассказывали о нем такое, что мне даже завидно стало. Преуспевающий молодой человек! И кажется, претендент на руку и сердце?

— Не знаю, ничего не знаю! — игнорируя его шуточный тон, серьезно и даже, пожалуй, печально сказала Леля. — Но очень хочется иметь его при себе, понимаешь? Тут дело даже не в красоте, а знаешь, есть в нем этакое «поди сюда»... Вот я и иду. Кошачье что-то, ласковое, но чую я — безжалостное. Мне иногда кажется, что он про себя забавляется мной.

— То есть как это забавляется? — переспросил сердито Леня. — Пусть попробует, я ему морду набью.

— Вот у вас, у мальчишек, все просто, — чуть что, морду набью. А может, это мне нужно морду набить...

— За что?

— Да я в нем, Леня, такое иногда вижу, чего даже наш умный папа не видит, а куда уж маме! И я прекрасно знаю, что он бывает у нас и ластится ко мне потому, что очень зависит от папы, понимаешь? Эта история в старом духе, из какой-то пьесы Островского, просто пошлость, ей-богу! — Она закрыла лицо руками.

Леня схватил ее за руки и стал отдирать их от лица ее.

— Ну что ты, Лелечка! Ну, успокойся, ну право, я все сделаю...

— Что, морду ему набьешь? — засмеялась она.

И тут у них начался исполненный доброты и нежности друг к другу разговор. Они снова вернулись к вопросу о его женитьбе, и Леля постаралась уговорить брата, чтобы он пока не сообщал родителям о своем браке.

Когда Леонид на следующий день после работы пришел к Курбановским, ему здесь показалось особенно приютно и спокойно. На улице шел дождь, и они с Викой долго, не зажигая огня, обнявшись, просидели в кресле. Когда Евдокия Яковлевна вошла и щелкнула выключателем, Вика сразу вскочила и села к столу. Евдокия Яковлевна принесла чайник, раздала чай. Леня выпил чай и развернул газету. Вика пила как-то нехотя. Леня вдруг почувствовал, что она словно отвлечена чем-то, не следит за его чтением. Он вопросительно взглянул на нее.

— Читай, читай... — шепотом сказала Вика, потом вдруг подозвала мать, наклонила к себе ее голову и шепнула ей что-то на ухо. Та похоже что тихо ахнула, поцеловала дочь в лоб и бесшумно ушла. Вернувшись, она поставила перед Викой какую-то еду. Леня взглянул из-за газеты, — это были огурцы домашнего соления, которые они сегодня уже ели за ужином.

— После чая? — сказал он, смеясь. Вика, занятая огурцом, только кивнула головой и поглядела на него особенно ласково, словно извиняясь. И тут он все понял.

Не то он где-то читал, не то слышал, что у женщин при беременности бывают такого рода капризы. Улыбка еще не сошла с его губ, а на душе стало очень серьезно. И весь сегодняшний вечер показался значительным. Испытывая какую-то робкую нежность, он подошел к Вике, обнял ее, она прижалась к нему головой. Очень тихо было в комнате, только в углу, словно мышь, шуршала Евдокия Яковлевна да звонко стучали ходики... И так хорошо ему стало, что бесповоротное решение не уходить отсюда пришло само собой. Это решение разом покончило с неопределенностью, его тяготившей, оно освободило от забот о том, как им встречаться зимой и что будут говорить люди.

— Я не уйду от тебя сегодня, — сказал он. Она ничего не ответила, только сунула свою горячую руку ему под рубашку. — И завтра же мы пойдем в загс, — шепнул он.

Вика быстро отпрянула от него.

— Нет, нет и нет! — твердо сказала она. — Леня, я ведь никого и никогда не любила так. Тебя люблю первого, а то, что случилось у меня до тебя, это было мое любопытство и ошибка. Но ведь я словно живу и за себя и за тебя сразу. Я точно знаю, что, если мы распишемся, тебе будет плохо.

— Это не может быть, — ответил Леня. — Кто бы ни был твой отец, на тебя это не может распространяться...

— Ленечка, ты никого не слушай! — вдруг вмешалась в разговор Евдокия Яковлевна. Это было настолько неожиданно, что они оба вздрогнули. — Тебе не надо стыдиться Петра Курбановского. Петра Курбановского сам Ворошилов отмечал. Он еще вернется, мой Петя...

Вика с ужасом смотрела на мать, на ее словно спекшееся, как при большой температуре, лицо. И тут Леня подошел к маленькой старушке, наклонился к ней, взял ее сморщенные, пахнущие кухней руки в свои и поцеловал одну и другую.