Евгений Дубровин - Грустный день смеха [Повести и рассказы]

— Значит, поёшь?

— Пою.

— Ты, этот… как его…

— Бард.

— Во-во. Спой чего-нибудь.

Я спел ему только что сочиненную сагу. Николай был растроган.

— Ты знаешь, что ты талантлив, как наш учитель литературы, и даже больше? — сказал он. — Знаешь, как он стихи шпарил? Всего Блока наизусть знал. Как начнет шпарить, как начнет!.. Я люблю Блока. А ты любишь? Помнишь, как там… сидит, в общем, он в ресторане… заря еще… и фонари. Но, конечно, до Есенина ему далеко. Помнишь: «Что ты смотришь синими брызгами? Али в морду хошь?» Это мои любимые строчки. Слышь, хочешь я тебе свои стихи прочту? Я тут от скуки стихи писать начал. Мне нравятся, а почитать некому, у моих ребят техническое образование, ни черта в поэзии не соображают. Я, правда, в «Литературную газету» послал, но мы все время плывем, так что ответ лишь в Ростове получу, до востребования. Прочитать?

— Давай.

Николай прикрыл глаза и с подвыванием, как и все поэты, начал:

Или что-то в этом роде, за точность не ручаюсь. Помню только, что бурные чувства овладели поэтом, когда он встретился с женщиной глазами. Потом он пошел провожать ее, «отшил» двух парней. Потом они взяли в «Гастрономе» бутылку «Вермута», распили за дровяным складом, прямо из горлышка, поцеловались и расстались навсегда, так как поэт утром отплывал на катере за мелом. Кончалось стихотворение так:

— Ну как? — спросил Николай.

Я заметил, что он волновался, хотя и старался скрыть это усмешкой.

Я сказал, что обычно говорят в таких случаях в редакциях: стихи еще не совершенны, над ними надо много работать. Однако последние строки неожиданно тронули меня, и я сообщил об этом Николаю. Но мои слова не обрадовали его, а, наоборот, огорчили.

— Я их спер у Блока, — признался он. — Конец никак не получался. У меня и другой стих есть. Как одного кореша замели. Тот получше будет, только я его не помню. Он у меня в тетрадке записан. Я сейчас принесу.

Николай ушел, а я лег на горячую палубу и неожиданно задремал: сказывалось выпитое вино. Катер чуть покачивался и поскрипывал. За бортом неслышно плыла холодная родниковая вода, а здесь было горячо и зябко…

— Этот, что ли? — услышал я над собой голос.

Я привстал и увидел перед собой маленького человечка с огромной черной бородой, очень похожего на гнома из сказки «Белоснежка и семь гномов». Я сразу догадался, что это и есть капитан.

— Ты уверен, что этот? — спросил гном Николая.

— Точно… Все сходится.

— Смотри. Сам голову снимет.

— Будь спокоен.

— Ну ладно, давай, пока не хватились.

Едва были произнесены эти слова, как самодеятельный поэт набросился на меня и стал заламывать назад руки. Я напряг все силы, ударил локтем в лицо, сопевшее у меня под мышкой, но тут гном стукнул меня чем-то по голове, и я потерял сознание.

Очнулся я в полной темноте. Руки не были связаны, и это немного приободрило меня. Соблюдая осторожность, я стал потихоньку шарить вокруг себя. Подо мной был набитый соломой матрас, в головах — из свалявшейся ваты подушка, справа — деревянная стена, слева — пустота. Я слез с кровати, сделал шаг в пустоту и тут же наткнулся на вторую стену. Пол слегка покачивался. Сомнений не было: я находился в крошечной каюте.

Ведя по стене руками, я обошел ее всю. Кроме койки, в каюте имелся еще стул и ведущая наверх лестница из шести ступенек. Над лестницей был неплотно закрытый люк, так как, поднявшись, я ощутил движение воздуха. Я уперся затылком и плечами в крышку люка и попытался ее приподнять, но безуспешно. Крышка даже не скрипнула. Сначала я хотел постучать, крикнуть, чтобы кто-нибудь пришел, но затем передумал. Пока не стоит привлекать к себе внимание, пусть считают, что я еще нахожусь без сознания или сплю. Может быть, где-то есть второй выход. Я спустился с лестницы и еще раз тщательно обшарил всю каюту. Однако других выходов не было.

Я ощупью нашел кровать и лег. Все, что произошло со мной, было неожиданно и нелепо. Человек пришел загорать, вдруг его бьют по голове, бросают в каюту и везут неизвестно куда. И самое главное — безо всякого смысла. Я долго ломал голову, но так и не мог придумать, с какой целью меня похитили. Выкуп? У меня не было состоятельных родственников. Обо мне и говорить нечего. Бандитам, прежде чем похищать меня, надо было это выяснить.

Может быть, это простая случайность, и они схватили для чего-то первого попавшегося. Но нет… Вспоминая разговор на палубе, я пришел к выводу: охотились специально за мной.

Меня вдруг охватила страшная паника. Такая паника, что несмотря на жару, мое тело сразу покрылось холодным потом, а зубы застучали, как в лютый мороз. Я вскочил, потом опять сел. Еще никогда в жизни я не испытывал такого мерзкого страха. Наверно, не стоило об этом писать, но я дал клятву, что буду писать обо всем, что видел и чувствовал, откровенно и честно. Я боялся не потому, что трус, нет, я далеко не трус. Я боялся, потому что не знал, что меня ожидает.

А вдруг это шпионы? Но для шпионов моя персона тем более не представляла никакого интереса. На оборонном заводе я не работал, мать — кондуктор, не конструировала самолетов.

Чем больше я думал, тем нелепее казалось все происшедшее со мной.

От удара голова сильно болела, на затылке образовалась огромная шишка, которая, по-моему, все увеличивалась в размере. В довершение всего мне очень хотелось пить. Я еще раз обшарил каюту. Воды не было. В каюте вообще ничего не было. Во всех порядочных тюрьмах уж воду-то дают заключенным. Мои страдания от жажды усиливала духота. На потные лицо и руки постоянно садились мухи. Видно, это были особые мухи, которые прекрасно ориентировались в темноте.

Я не знал, какое сейчас время суток, но, судя по всему, — ночь, ибо хоть одна щель, пропускающая свет, нашлась бы в этом гробу. Щель навела меня на мысль об иллюминаторах. Как ни скудны были мои познания в области кораблестроения, но что иллюминаторы имеет каждое судно, я знал твердо. Я опять принялся обшаривать каждый сантиметр стен, но, кроме паутины и дохлых мух, ничего не обнаружил. Так я еще раз добрался до люка и без всякой надежды уперся в него руками. К моему изумлению, люк поддался. Я расширил щель, осторожно выглянул и даже зажмурился — такая яркая луна висела прямо перед моими глазами. Палуба была пуста, очевидно, ее только что вымыли или то была роса — влажные доски тускло отражали луну. Катер шел быстро, совсем рядом бежали темные кусты, стегая белую палубу тенями.