Дмитрий Цмокаленко - Тайна убежища «Фортуна» [Памфлеты]

Вот, оказывается, в чем дело. Теперь нынешний самозванный доктор раскумекал, почему он вместе с генералом Омельяновичем-Павленко не смог провести на Подолии ни единой мобилизации в отряды УНР. Кому же нужно такое войско, где вояке запрещают носить «оселедець»? Лишенные этого клочка нестриженых волос на бритой голове, вспоминает Куликовский, «… мобилизованные, получив кое-что из военного обмундирования, на второй или третий день бесследно исчезали из своих частей, сбежав, очевидно, домой». «Ведь не является тайной, — свидетельствует дальше Куликовский, — что в ноябре 1920 года… реку Збруч перешли максимально 25 тысяч украинских вояк, и то вместе со всеми учреждениями и чиновниками. Это составляет 0,05 процента от всего украинского народа».

Но и эта иллюзия, которой пан доктор собирался пояснить тогдашнюю ситуацию, развеялась прочь от дыхания песни, внезапно долетевшей до него через десятилетия на чужбину. «Ой, наступала та чорна хмара…» — отчетливо послышалось ему, и он ужаснулся от воспоминания. В самом деле, с ним было все точно так, как поется в этой песне: «Ой, берут дуку [20] Богатея ( укр .). за чуб, за руку, третий в шею бьет…» Точно так же врезали между ушей и ему, дуке-кровопийце в начале революции, и отшибли разум.

Сперва завзятый «исследователь» бросается очертя голову в глубину веков, чтобы нащупать родники, из которых вытекает эта песня.

«Должно было что-то в лесу издохнуть, — готовится он к путешествию сквозь тысячелетия, — чтобы в нас зародилась мысль, будто корни наших теперешних несчастий тянутся со времен (а может, и еще дальше), когда Геродот без штанишек бегал в своей Элладе (или Карийском Галликарнасе)».

Далее социолог с похвальной тщательностью объясняет, что дука, или дукач, — это человек, имеющий много дукатов, иначе говоря, денег. Слово же «дукач», — с ученым видом толкует он, — латинского происхождения (дукач — вождь, предводитель). Деньги, называвшиеся «дукатами», выпускала держава — на одной стороне барельеф главы государства, на второй — государственный герб.

Наконец, «доктор» Куликовский докапывается до того, за чем рылся: «Как видим, в песне проводится не только игра слов „дукач — богач“, но и явно протаскивается антидуковская интенция».

Испытав эту «интенцию» на собственной шкуре, он воспылал неистовым гневом. Как осмелилась эта «голота» так отвалтузить собственных «дук», навсегда лишить их власти и вымести прочь из Украины? Понимает ли он, народ, что «испокон веков человечество детерминирует происхождение единоличной монаршьей власти непосредственно от бога — „мы, божию милостию…“» Это же «установление полностью распространяется и в отношении многопредставительной власти всей руководящей прослойки (дук)»?!

В частности, пана Куликовского до бешенства раздражает любовь нашего народа и к этой милозвучной песне: «Ой, наступала та чорна хмара…». Да разве можно такой народ уважать? Более того, разве нет оснований подозревать такой народ в непорядочности, в отсутствии разума? Вот так он и пишет черным по белому, захлебываясь от ярости и презрения: «…если сам народ, то есть полноценная национально-социологическая формация… любуется ненавистью к одному или нескольким своим же ведущим и пропагандирует активное их уничтожение, стало быть, такой народ не может являться ответственным за свое поведение и его голос в подобных случаях уже не является голосом божьим. Наоборот, его голос есть горячечный бред, и он сам рано или поздно потребует опеки над собой и лечения».

Опуская все прежние «кривды», пан Куликовский не прочь предложить свою «опеку над хворым народом», хотя и озлоблен на него до крайности. Как средство быстрой помощи он предлагает некую таблеточку. Верно, к ее употреблению нужно соответственно подготовиться — процедить мировоззрение, лишить его материализма и диалектики. Это учение, как утверждает недобитый изувер, построено на… зависти бедных к богатым.

Таблетка же пана Куликовского смахивает на плесневелую сентенцию, которую хочется выплюнуть не разжевывая. Вот содержание этого поучения: если свободный украинский народ хочет возвратиться «к полнокровному и полноценному национальному обществу», он обязан запомнить, что такое общество во всем мире и во всех временах имело, имеет и будет иметь единственную социологическую структуру: национальное руководство (дуки!) плюс национальная и послушная масса.

Вот какую «студию» врезал доктор Куликовский. Она еще раз подтверждает, что не ошибся старый националистический вепрь Дмитро Донцов, «утешая» себя и своих приспешников вынужденным признанием: «Нашей болячкой было и есть безголовье».

Магистр от интриганства Владимир Шаян был известен в кругах галицийской интеллигенции в тридцатых годах. Скажем сразу, репутацию имел весьма незавидную, прямо говоря — паршивенькую. В революционной среде ему не верили. Слишком уж крикливо он клялся в верности марксизму, а одновременно нападал на подлинных революционеров с позиций анархизма. Так в статье «Взломаем действительность» он яростно набросился на Степана Тудора, обвинив его в ревизионизме. Троцкист по поведению и иезуит по убеждениям, он все ближе сходился в действиях с польской охранкой — «дефензивой» и с националистами. Именно эти черные силы в союзе с ренегатами типа В. Шаяна, К. Ярана и иже с ними нанесли в 1932 году удар из-за угла по прогрессивным организациям. Были разгромлены редакции народных изданий, а в том числе журнал «Окна». Но даже после этого янычару удавалось некоторое время маскировать свое нутро.

Освобождение Западной Украины Красной Армией оглушило ренегата. Казалось, он потерял дар речи и на веки веков останется заикой, не осмелится больше «ломиться» в литературу и политику. Но это был лишь маневр, маскировка.

Едва во Львов ворвались гитлеровские штурмовики и «соловьи» из «Нахтигаля», Владимир Шаян поспешно выскочил на «плац» предательского политиканства. Его не смутило то, что Львов немедленно перекрестили в Лемберг, что на уличных табличках появились дьявольские названия «Гитлерштрассе», «Герингштрассе», а из Янова по утрам и по вечерам доносились раскатистые очереди автоматов, вопли обреченных и зловещий скрежет «индустрии смерти» фашистских душегубов — костедробилки.

Прибавив к званию магистра «почетный» титул «ответственного» секретаря объективно не существующей организации украинских писателей во Львове, преданный ландскнехт во всю глотку выкрикивал «хайль» и «новому порядку» и всем фюрерам, от рядового эсэсовца, опекавшего «союз» графоманов, до верховного маньяка, «освободившего» всех своих приспешников от «ненужной химеры — совести». Руки коллаборационистов нестерпимо потянулись к перу, мучительно захотелось выплеснуть на бумагу все, что болталось в душе.