Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Железнодорожник промолчал.

— У меня на этом бронепоезде жена рожала, — вдруг сказал он.

— Что? — не поняла Любочка.

— Жена рожала, — повторил посетитель.

Борис Стрельченко и Любочка оба, как по команде, повернули головы и уставились на него.

— Что вы! — сказала Любочка озадаченно. — Как же так?

— Как оно бывает, так и было…

Наступила пауза.

— Простите… — начала Любочка.

— Что тут прощать, — сказал железнодорожник. — Было и было. — Он остановился на секунду, в сомнении поглядев на своих собеседников, но потом продолжал: — Шли мы выполнять задачу по поддержке войск артиллерийским и пулеметным огнем. Вот как оно было. Обыкновенное дело. Остановились у станции, и тут я вижу: теща у путя стоит! Что, думаю, за притча? Наш домик, правда, недалеко, но откуда, думаю, вдруг теща у путя взялась? А она ко мне кидается. «Вася, говорит, у Зинаиды вдруг схватки начались! Что делать, говорит, не знаю: тут ни фельдшера, никого, вся медицина разбежалась. Надо до города добраться, а на чем? Боится она, Вася, ужас до чего боится… Велела не возвращаться, пока тебя не встречу». У нас заправка водой шла, и побежал я до дому. Прибегаю: ходит моя Зинаида по комнате, глаза запали, рот запекся… Кинулась ко мне, дрожит вся. «Помру, говорит, Вася. Чувствую, что помру: кость у меня узкая, не родить мне… Хотела повидаться хоть разочек, теперь и умереть не страшно…» — «Глупая твоя душа! — говорю. — От таких дел ни моя мать, ни твоя мамаша не помирали. Бери шаль, идем на станцию!» Ну, взяла она шаль, узелок какой-то схватила, и пошли мы. Пришли к составу. Я прямо к командиру — все ему выложил. Он смотрит на меня — долго так смотрел. Потом говорит: «Бери, говорит, товарищ Семкин, жену на бронепоезд, отвезем ее до города». А я стою перед ним столбом, не ухожу. «Тещу, говорю, тоже надо взять, чтоб была возле нее…» Ну, командир поскучнел немного, но ответил: «Пес с тобой, бери и тещу, раз такое дело».

Он остановился.

Любочка молчала, на маленьком ее лице, усеянном веснушками, было почти детское выражение внимания. Забыл о своих делах и Стрельченко, слушая рассказ.

— Ну, забрал я их на паровоз. Только отъехали — вижу: Зинаида уже платок грызет. «Терпи, говорю, терпи до города, не дай бог родишь на бронепаровозе». Она отвечает: «Я, Вася, терплю, да он не терпит». Я, конечно, поспешаю, но про себя думаю: «Связь с городом порвана, может, на улицах уже бой идет. Только Зинаиды там не хватало…» Ну, подъехали мы к разъезду, высадил я Зинаиду с тещей. И не прошло и часа, можете представить, как наш бронепоезд бой принял. Изрешетили нас, ровно сито, — где фугаской разворотило, где снарядом броню вырвало, однако станцию мы у противника отбили. — Он помолчал. — Но погиб в этом бою наш командир.

— А сын? — спросила Любочка. — Сын родился?

— Вместо сына дочка родилась. — Железнодорожник покачал головой. — И у той дочки сейчас обратно дочка. Обе Александры. В честь командира. — Он откашлялся. — Так оставить вам фотокарточку или нет?

— Оставьте, пожалуйста! — поспешно сказала специалистка по бронепоездам. Она взяла из его рук старую, плохо отпечатанную фотографию и бережно положила на стол.

После того как Любочка, тряхнув своими рыжими косичками, наконец ушла, Стрельченко принялся за работу.

На столе у него лежал собравшийся за день материал. С самого верха был циркуляр Наркомпроса за 1918 год. Подписан он был так: «Заведующий библиотечным отделением Наркомпроса Валерий Брюсов». Проглядев циркуляр, Стрельченко отложил его в сторону.

Сейчас его занимало не это.

Рядом с папкой лежал комплект газеты «Серп и молот» Самарского губисполкома. Номера были подобраны за декабрь 1918 года. Стрельченко жадно перелистывал газетные полосы, отпечатанные на шершавой, грубой, как обертка, бумаге. Он готовил сейчас новую работу. Как раз этого-то ему и не хватало — хроники повседневной жизни самарской партийной организации в те дни, — и комплект был для него бесценной находкой.

В это время открылась дверь и в комнату вошел новый посетитель.

Худощавый, одетый в серый бумажный костюм, он шел к столу легкими шагами, застенчиво улыбаясь. По осанке и быстроте движений он поначалу показался Стрельченко молодым. Однако, вглядевшись, Стрельченко увидел, что худое, тонкое лицо посетителя покрыто морщинами, а желтоватая кожа так обтягивает скулы, как это бывает у людей очень пожилых.

— Чем могу быть полезен? — Стрельченко отложил в сторону комплект.

Гость из Японии ничего не ответил и стоял, по-прежнему застенчиво улыбаясь.

«Не знает русского языка…» — смутившись, подумал Стрельченко.

Но в это время гость заговорил.

Он бегло и, в общем, правильно говорил по-русски, только некоторые звуки произносил необычно, и от этого знакомые слова становились новыми и не сразу понятными. Тем не менее Стрельченко разобрал, что посетитель просит разрешения сфотографировать для него витрину, посвященную Котовскому.

— Я знал его очень хорошо, — сказал японский гость все с той же застенчивой улыбкой.

Стрельченко повел его в музей.

Они прошли по сводчатому коридору, по узким железным лестницам старинного здания и, наконец, добрались до маленькой, вделанной в стену двери. Приоткрыв ее, Стрельченко пропустил гостя вперед. И тотчас же в лицо ему пахнул особый, ни с чем не сравнимый запах музея, запах старых книг, чистоты, недавно натертого паркета.

Залы музея были, как всегда, полны народа. Стрельченко быстро шел, гость неслышной походкой скользил за ним. Наконец они остановились у большого застекленного шкафа.

Там лежала старая кавалерийская шинель с нашивками. Рядом темнели шпоры, порыжевшая буденовка, кожаная кобура. Это были личные вещи Котовского. Здесь же хранилась страница из его записной книжки с несколькими сделанными карандашом записями. Первая из них гласила: «Не выказывай никогда никому своих жалоб».

Гость из Японии молча глядел на вещи. Стрельченко обернулся к нему, но тот даже не повел на него глазами. Худое, тонкое его лицо как бы окаменело, охваченное выражением глубочайшего душевного внимания.

Борис Стрельченко был очень молод. Но он был работник музея и уже привык к тому, что экспонаты, которые казались для него достоянием далекой истории, для многих людей могут быть самой их жизнью.

Он смотрел на своего спутника, старался представить себе его жизнь — и не мог. Он понимал только, что юность этого человека опалил огонь первых лет революции. Но как пересекся путь его с удивительной и пламенной судьбой Котовского? Где, в каких боях сражались они рядом? Худой человек с морщинистым желтым лицом стоял у витрины, где под стеклом лежала старая шинель с нашивками, стоял навытяжку, как солдат.