Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Иван Капитонович съел тарелку гречневой каши, выпил кофе. Все это он делал быстро и молча: мысли его уже были на работе. Оленька придвинула ему яблоко — он съел и яблоко. Когда он уходил, жена, привстав на цыпочки, поцеловала его, и он, как и двадцать пять лет назад, с пронзающей нежностью ощутил запах ее волос, сухой и легкий, похожий на запах перьев маленькой птицы.

Внизу у подъезда ждал шофер Тыркин: черная «Волга» блестела на солнце, Иван Капитонович ступил на подножку, машина слегка осела на правую сторону. «Ох, толстею…» — подумал он и вздохнул. Машина тронулась.

Он уже знал, что стоит ему из окна «Волги» увидеть серый дом на Девятом квартале, как тотчас же, словно это было заколдованное место, перед глазами его встанут первые дни стройки.

Связь времен не распалась: на улицах нового города — среди домов, магазинов, тополей и дворов, между бабушек с колясками и продавщиц мороженого — по-прежнему жил для него первозданный мир строительства с его косыми дождями и рыжей глиной, с охрипшими шоферами самосвалов, с толстоногими, могучими, словно кариатиды, бетонщицами, с экскаваторщиками, восседающими над холмами сыпучей земли, — изначальный мир с его тревогами и его счастьем. Он видел и самого себя в ватнике и резиновых сапогах, когда он стоял здесь на размытой дождями горбатой пустоши, а трактор, надсадно рыча, вытаскивал застрявший грузовик и в высоком небе медленно поворачивался кран, неся бетонную плиту, мокрую от дождя.

Потом были другие дни, и он уже не шел по степи, хлюпая сапогами, а ехал верхом и кобылка Ласточка везла его бодрой рысью мимо котлованов, откуда, словно из пропасти, тянуло таинственным холодом земли, а вдали маячили фермы цехов, похожие на сделанный бледной тушью чертеж. Где она, эта Ласточка? Он представил себя сейчас верхом на лошади и только покачал головой: когда он успел так раздобреть, черт его знает…

«Волга» проехала мимо скульптуры плоскогрудой девицы, читающей книгу, мимо голубого стебелька фонтана, качающегося на ветру…

— Куда сейчас? — спросил Тыркин.

— Давай на площадь Мира, — сказал Иван Капитонович и вздохнул.

На площади строился универмаг.

Подобно тому как в большой семье мать иногда любит младшего и слабого ребенка нежней, чем других, так Ивана Капитоновича Гурова, начальника большого строительного управления, сильней всего занимало строительство универмага.

Но сегодня, подъезжая к своей любимой стройке, он знал, что посещение это не доставит ему никакого удовольствия.

Дело было в том, что стекло для центральной витрины — колоссальное зеркальное стекло, которое доставали с превеликими трудностями, — после того как его, наконец, целым и невредимым привезли на стройку, оказалось шире, чем требовалось. Чтобы установить его в проем, от стекла надо было отрезать узенькую полосу. Но за эту операцию ни один стекольщик не брался.

От такого большого стекла очень трудно отрезать узкую полосу. Огромная зеркальная плоскость может дать трещину, а это значит, что придется отсрочить сдачу универмага.. Короче говоря, стекло надо отрезать сегодня же, не откладывая. Доверить это без риска можно только одному человеку: старику Быкову.

Старик Быков славился своей сварливостью и упрямством. Жил он сейчас не в городе, а в лесхозе, у внука. По подсчетам Ивана Капитоновича, Быкову было лет восемьдесят. И все же только он мог справиться с таким каверзным делом.

Нарочный, которого Иван Капитонович отправлял вчера в лесхоз, вернулся ни с чем: старик наотрез отказался приехать. И сейчас, приближаясь к площади, Иван Капитонович морщился, словно от зубной боли, думая, как же решить вопрос с злополучной витриной.

Универмаг стоял посреди площади, веселый и светлый как корабль.

Иван Капитонович, как всегда, залюбовался суховатой, целомудренной легкостью здания, гармонией его плоскостей и объемов. Не хватало только центральной витрины. Проем был до сих пор зашит фанерой, и смотреть на это Ивану Капитоновичу было глубоко противно.

Он вылез из машины и зашагал к зданию. И вдруг остановился, окаменев от неожиданности.

Появившись из-за угла, прямо ему навстречу шли три человека.

Два рыжих плечистых бородача вели под руки сухонького, тощего старичка в большом картузе. Он шагал, сердито насупившись и ни на кого не глядя.

Иван Капитонович не поверил своим глазам: то был сам Елизар Быков! Старик шел с двумя сыновьями, тоже стекольщиками, работающими на строительстве.

— Здравствуйте, Елизар Тимофеевич! — сказал он, поспешно подходя к Быкову.

— Сенька, принеси попить, — сказал старик, не повернув к нему головы, и бородатый Сенька, осторожно выпустив руку отца, помчался со всех ног к тележке с газированной водой.

Старик не торопясь выпил воду, отдал сыну стакан, вытер чистым платком седые прокуренные усы. После этого он равнодушно посмотрел на Ивана Капитоновича маленькими острыми глазками и сухо произнес:

— Доброго здоровья.

Сыновья снова взяли его под руки, и все трое вошли в здание универмага. Иван Капитонович пошел вслед за ними.

Старик Быков сел на ящик, который ему тут же почтительно подставил бородатый Сенька. Второй сын стоял рядом навытяжку.

— Место до сих пор не разобрали, — сказал Быков, ни к кому не обращаясь, и ткнул сухим, желтым, как воск, пальцем в заваленный строительным мусором пол. — Хозява…

В течение нескольких минут пол подмели и застелили брезентом. Когда выносили мусор, Сенька кинулся было помогать, но отец только сверкнул на него глазом, и плечистый бородач остановился, точно его приклеили к полу.

После того как зал убрали, старик Быков встал и медленно, кряхтя, подошел к огромному, специально сбитому плотниками столу на козлах, стоящему у стены. Стол был закрыт сукном, и Иван Капитонович только покрутил головой, думая, где же это быковские сыновья раздобыли такой большой кусок старого шинельного сукна, чтобы подготовить все, как положено, и угодить старику.

Быков проверил, ровна ли поверхность стола, и несколько раз неторопливо к нему примерился. В зале стояла тишина. Наконец старик высморкался и строго произнес:

— Вносите.

Рабочие осторожно внесли огромный лист стекла и положили его на стол.

Оно сверкало, как озеро.

Зал сразу наполнился отсветами, беглым блеском, внезапными слепящими вспышками маленьких молний.

Старик молча смотрел на стекло, лицо его ничего не выражало. Потом подошел к столу вплотную.

Он бережно ощупал край стекла, провел кончиками пальцев по зеркально-ясной глади… На секунду его желтые сухие пальцы замерли, потом снова заскользили по блистающей поверхности, словно он ощупывал стекло, как слепой.

Лицо старика было торжественным и строгим, брови, густые и кустистые, как усы, легонько шевелились. Иван Капитонович вытер лоб, ему стало жарко.