Василь Быков - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— День добрый.

— Добрый день, — ответил Корнила.

— Черта он добрый, — сказал Левон, поведя на нее одним глазом. — Поганый день, хуже некуда.

Степанида не поняла.

— А что? Погода хорошая.

— Слишком хорошая. Ранняя весна берется… Но… На вот прочитай.

Он протянул ей небольшой, уже изрядно помятый листок районной газеты «Чырвоны араты». Еще ничего не понимая, она с трудом начала читать рассыпанные по странице заголовки: «Выше знамя индустриализации», «На новые рельсы!», «План вывозки деловой древесины под угрозой срыва». На другой стороне был небольшой рисунок: красноармеец, широко расставив ноги, протыкает штыком толстого брюхатого буржуя с оскаленными зубами.

— Не туда глядишь, — сказал Корнила. — Вон, в самом углу.

Действительно, в уголке газеты не слишком большими буквами выделялся заголовочек: «В Слободских Выселках потворствуют классовому врагу — кулаку». Степанида впилась глазами в мелкие буквы заметки и, чуть шевеля губами, стала читать. В заметке говорилось, что в то время, как по всей стране идет острая борьба с кулаком как с классовым врагом, в Выселках эту борьбу игнорируют и раскулачили только одного врага, который имел наемную силу, Гужова Ивана. А наемную силу имели еще следующие хозяева: Богатька Корнила, который два лета нанимал беднячку Колонденок Фрузыну жать рожь, Прохориха, которая три года подряд нанимает пахать, жать и сеять, Богатька Ладимир, который нанимал молотить. Все это могут подтвердить свидетели. «Никакой пощады классовому врагу!» — таким призывом заканчивалась эта заметка. Подписана она была загадочно-просто: Грамотей.

Степанида сразу поняла, отчего пришли в уныние мужчины, особенно Корнила, да и сам председатель Левон. Ей тоже стало страшновато, и она хотела еще раз прочитать, убедиться, что все поняла правильно, но Корнила протянул руку за газетой.

— Ну, видела? Это я классовый враг!

— А я потворствую! — криво усмехнулся Левон.

Степанида присела на лавку, все-таки чего-то она не могла понять, хотя написанное в газете было правдой, но все же… Куда она вела, эта правда заметки, об этом страшно было подумать.

— И кто бы это был сволота?! — тремя пальцами изувеченной руки ударил по столу Левон.

— Я же тебе сказал кто! Его работа! — заметно нервничая, выпалил Корнила и встал. От окна обернулся Гончарик, статный в своей красноармейской форме, поверх которой висела на боку тяжелая кобура с наганом — особая примета его новой милицейской службы.

— Поеду в район. Я найду кто.

— Нечего искать, — стоял на своем Корнила. — Колонденок это, я вам говорю. Могу биться об заклад на что хочешь.

— Может, и Колонденок, — сказал Левон. — Он ведь у нас грамотей. Но не это главное.

— А что же еще главное? — горячился Корнила. — Написали поклеп, разве так можно?

— В том-то и дело, что не поклеп. Что правда! Нанимали же? Нанимали. Значит, наемная сила.

В хате все смолкли, нахмурились, глядя каждый перед собой. Что такое наемная сила и какие она имеет последствия, было всем хорошо известно. Степанида также молчала, хотя и понимала, что надобно что-то делать, кому-то пожаловаться, что ли? Правда, в глубине души она все еще не верила в худшее, потому что перечисленные в заметке люди хотя и нанимали помочь в хозяйстве, но какие же они враги? И не саботажники даже, потому что вместе со всеми вступили в колхоз, а Прохориха — просто старая бобылка, которая доживала свой век в трухлявой хате. Разве ей под силу самой засеять и убрать четыре десятины земли? Ну и нанимала со стороны обработать поле с половины или третьей части. Так какой же она классовый враг?

— А где Потап? — спросил Гончарик.

— Сбежал, щенок! Знает, поганец, что теперь ему лучше долой с глаз, — не унимался Корнила. Левон жадно затянулся последними затяжками с окурка и швырнул его на пол.

— А я-то ему угол дал! В сельсовет пустил… Подлец! Ну, подожди у меня!

— Что ты ему сделаешь? — спросил Корнила. — Не выгонишь же.

— За преследование селькора уголовная ответственность, — напомнил Гончарик.

— Какой он селькор?! Далеко еще ему до селькора. Однако вот накропал.

— За него ответственность. Только ему никакой ответственности! Наплел и с воза долой. А тут переживай. Бойся! Думай, что выйдет. Верно же, этим не кончится? — спросил Корнила.

— Верно, не кончится.

— Надо ехать в местечко, — сказал Левон и поднял изувеченное лицо на Гончарика. — Поедем вместе.

— А как же опись? — спросила Степанида. — Еще тот конец села остался. Или в другой раз?

— Нет, — сказал Левон. — Вы описывайте. А мы под вечер приедем.

— Ну, хорошо.

Медленно, в унылом раздумье Корнила прошелся по хате, остановился, что-то прикидывал и так и этак. Конечно, в такой момент любому было бы несладко, и Степанида посочувствовала ему. Корнила хотел было что-то сказать, надел на руки новые, сшитые из овчины рукавицы, снова снял их. Но, видно, передумал, махнул рукой и взялся за ручку двери. Степанида направилась за ним.

Так, молча, Корнила впереди, а Степанида сзади, они пошли улицей в дальний конец Выселок, что раскинулся за пригорком в низинке. Корнила долго молчал, широко ступая по обледенелому снегу в черных валенках. Валенки были еще новые, жесткие и казались тяжелыми в грубых, клеенных из толстой автомобильной резины галошах. Конечно, иногда он нанимал кого-нибудь в помощь, хотя и был небогат на землю, но в деревне слыл бережливым, расчетливым мужиком, любил мастерить по дереву и держал несколько колод пчел. Еще говорили о нем, что был скуп и не любил одалживать не только односельчанам, но даже и родственникам. От колхоза не отказывался, вступил вместе со всеми, и Левон хотел поставить его бригадиром, потому что Корнила хозяйствовать умел, не то что некоторые. Но вот эта статейка в газете…

— Вот говорят: руководители, руководители! — сказал он, обернувшись к Степаниде, и та, подбежав, пошла рядом. — А я тебе скажу: хуже своих, местных, нет никого. Никто тебе столько вреда не учинит, как твой сосед. От своих вся погибель.

— Може, и так, — согласилась Степанида. — Потому что близко, под боком.

— Под боком, все видит и заходится от зависти. Особенно если сам неудачник. Такой порадуется не когда сам коня купит, а когда у тебя конь сдохнет. Правда! Знаю я этих соседей. От них кусок хлеба надо, укрывшись армяком, есть. А то позавидуют. А зависть, она всегда кому-то боком вылазит. Я не кулак, не богатей. И земли немного. Но я работу люблю. И порядок. Не то что другой: кинул, бросил, пошел. Я если взялся, так доведу все до ладу. За землю я больше, чем за своего дитенка, болею. Весь надел на коленях выползаю, все комочки пальцами перетру. Я ржавую проволоку не обойду, подберу. А как же иначе в хозяйстве? Так, вишь, кому-то глаза колет.