Василий Гроссман - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Обезьянка.

Но больше всего Марье не нравилась Ильинишна. Ильинишна не строила из себя барыни, не скрывала своих темных, с исковерканными пальцами рук, но Марья видела, как хозяин стукнул каблуками желтых ботинок, здороваясь с Ильинишной, и та сказала ему: «А, здоров, здоров!» Марья видела ее спокойствие, властность, уверенность и не могла понять, почему такая «старая затрухана ведьма» чувствует, себя хозяйкой.

Убедившись, что москвичи не лучше украинцев, Марья почувствовала удовлетворение. Она сердилась, встречая людей бесспорного добродушия, — такие люди вызывали беспокойство, наводили тоску. Вот таким человеком был продавец из мясной лавки. Его розовые щеки поросли рыжим пухом, и казалось, что кто-то по ошибке прикрепил эту ребячью голову к громадному туловищу с могучими, ловкими ручищами.

На второй день после приезда Марья пошла в мясную.

— Цю костку я не возьму, — сказала Марья и бросила мясо на прилавок; она всегда сурово блюла хозяйский интерес.

— А какого вам? — грозно спросил парень и занес топор, точно собираясь отрубить Марье голову.

— Без костки, — ответила Марья, мужественно глядя на топор.

— Гриб, гражданочка, бывает без костей, — сказал парень, и женщины у прилавка хихикнули.

А парень гоготнул таким веселым смехом, что Марья почувствовала: вот-вот и она улыбнется.

Потом он дал Марье отличный кусок мяса и, отвечая уже другой покупательнице, смеясь, сказал:

— Это не жилы, мамаша, это мускулы.

Он показал, как телята занимаются физкультурой, и все, даже старухи, засмеялись.

Когда Марья возвращалась домой, сидевший на углу чистильщик ботинок с головой, обмотанной бабьим платком, зашевелился, издал воркующий звук, протянул к ней руки:

— Давай я тебе ботинки почищу.

Марья плюнула в его сторону и сказала:

— Штоб тоби повылазило, турецкая морда.

Она сразу решила, что продавец мяса и чистильщик стоят друг друга: оба они бабники.

Анна Сергеевна отправилась в нижнюю квартиру звонить по телефону. На днях она звонила своей гимназической подруге Шуре Храбрецовой, и та сказала, что встретила на Петровке «всю жизнь не угадаешь кого» — их старого приятеля Петю Кондрашова.

— Какого Петю, неужели саратовского? — обрадовалась Анна Сергеевна.

— Ну да, господи, а какого же? Изменился ужасно, но я сразу же узнала, и если бы ты видела его лицо, когда я сказала, что ты уже пятый год замужем! Он теперь занимает крупный пост, очень крупный! Я записала, конечно, номер его телефона…

Анна Сергеевна сразу поняла, что Петя Кондратов и есть нужный ей человек. В тот же день она позвонила ему, и женский голос ответил, что товарищ Кондратов уехал на два дня в Ленинград. Через три дня тот же голос сказал: товарища Кондрашова вызвали в Нарком-тяж. После третьего звонка секретарша узнала голос Анны Сергеевны и ответила насмешливо:

— Товарищ Кондрашов сейчас на правлении.

«Эта дура, очевидно, предполагает, что у нас роман, — подумала Анна Сергеевна и решила: — Позвоню еще раз, нет — два раза и, если не дозвонюсь, буду устраиваться через Ваню Харитонова или Бобку Орлова».

Наконец Анне Сергеевне повезло. Она позвонила Кондрашову, номер телефона она уже помнила и звонила держа перед собой бумажку, но не глядя на нее. Анна Сергеевна ожидала услышать скверный голос секретарши и растерялась, когда вдруг раздалось низкое, мужское:

— Да-а?

— Могу ли я товарища Кондрашова? — запинаясь, спросила она.

— Я вас слушаю, — сказал голос.

— Это говорит Бородаева, Анна Сергеевна.

— Кто? — сердито спросил голос.

Анна Сергеевна растерялась и, чувствуя, что не может сказать двух слов, что сейчас повесит трубку, поняв вдруг, как она одичала за годы сладкого житья с Андрюшей, плачущим голосом крикнула:

— Ну, господи, гимназистка Аня Оболенская!

И тотчас ей ответил голос, который она сразу же узнала:

— Аничка, вы? Неужели вы? — и после короткой паузы: — Если бы вы только знали, как я рад! — Потом вдруг послышался первый, раздраженный голос: — Я занят. Двери, пожалуйста, закройте, — и второй голос сказал: — Извините, Аня, это тут случайно секретарша заболела, но, знаете, сознаюсь, я немного растерялся. Скажите ваш адрес, я приеду.

Он по нескольку раз переспрашивал название улицы, номер дома, квартиры, и она терпеливо повторяла:

— Квартира сто семьдесят четыре, семьдесят четыре, четыре, четыре, ну вот так, — и у нее уже создалось чувство превосходства над ним, точно он был непонятливый ребенок.

Кондратов сказал:

— Я боюсь адрес перепутать и не найти вас, вы себе не представляете даже, как я хочу вас видеть.

— Жду вас, — сказала Анна Сергеевна, повесила трубку, рассмеялась, поблагодарила соседку и побежала наверх, быстро перебирая ногами и глядя на блестящие носки своих новых торгсиновских туфель.

Все складывалось как нельзя лучше, все шло отлично.

Да, этот мрачный юноша ходил к ее покойному брату, а на нее не обращал внимания, папа относился к нему неодобрительно. Неожиданно он озадачил Анну Сергеевну, сказав, что ходит к ним не ради разговоров с братом.

— Вы влюблены в меня? — спросила она, улыбаясь.

— Да, — ответил он.

Вскоре он ушел в Красную Армию. Анна Сергеевна рассказывала Андрюше про гимназиста, пошедшего из-за несчастной любви на войну и погибшего в сражении. Ей нравилось вспоминать о Кондрашове, это было романтично, немножко грустно.

Кондрашов должен был приехать, и Анна Сергеевна, ожидая его, спрятала в шкаф галстук Андрюши, задвинула под кровать мягкие мужские туфли-шлепанцы.

«Господи, — успокоила она себя, — я просто привожу в порядок комнату, никакой тут измены Андрюше нет».

Анна Сергеевна приводила в порядок комнату, а когда раздался звонок, она вдруг почувствовала, как у нее горят щеки и уши.

Они поздоровались и пока говорили про то, сразу ли удалось найти Кондрашову квартиру, не попал ли он в соседний подъезд, глаза их смотрели взволнованно и напряженно.

Потом они заговорили про воду, которая утекла, и стали считать, сколько этой воды утекло. Кондрашов спросил, где работает муж Анны Сергеевны, и, рассказывая, она следила за его глазами и, казалось, понимала все, что он думал. Вот он соображал, спит ли кто-нибудь из них на диване, потом он пересчитал подушки на кровати — их было три, — потом он рассматривал вышивку на стене — беседа волка с Красной Шапочкой — и соображал, для кого Анна Сергеевна вышивала ее. Затем он посмотрел на коврик возле кровати и на платье Анны Сергеевны, очевидно представив себе, как ее ноги нащупывают ночные туфли. Он рассматривал корешки книг и усмехнулся, увидев, что муж высоко не залетает — это были по большей части элементарные пособия по экономическим и статистическим наукам; да, он рассказывал спокойным и неторопливым голосом, добродушно улыбнулся, сказав, что теперь, когда он послан на хозяйственную работу, к нему беспрерывно звонят откуда-то узнающие его телефон знакомые и родственники. Он говорил, а она слушала и следила за тем, как он решал вопрос о ее жизни и отношениях с мужем. Он покашлял и сказал: