Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Одного разыграли — Чекина. Подсунули документ, а там весь набор: 10 шагов на восток, 5 на юг, 3 на запад… клад! Копал. Нашел записку: «Чекин, привет!» Обиделся. А эти дни, пока тайно ходил копал, жил славно, волновался. Еще раз утвердился: люди — сволочи.

Человек купил, наконец, дубленку, долгожданную, желаннейшую дубленку… И к вечеру стал вдруг (в дубленке), стал таким умным, сведущим, начитанным, информированным, свободомыслящим, резким… И сказал, сплюнув: «Достоевский — это не пророк».

Взял человек ключ у коридорной — сам открыл номер и вошел. Потом вошла коридорная. И началось состязание:

— Как вы могли взять клющи?

— А что?

— Нет, как?

— А что тут такого?

— Как что такого? Это же — клющи!

— Пошли к черту!

— Как?!

— Во-первых, не клющи, а ключи! Во-вторых, идите к черту!

Выселили.

Историческая драма в 3-х действиях.

Пугачев.

Екатерина.

Радищев.

Допрос Пугачева.

Любит наш мужичок ударить в грудь себя — устал, болит все!.. Изработался. (Сергей Бедарев, «Руки кровавые».) Может даже всплакнуть — устал! Семь шурупов в день. И — за трешку — счетчик бабке.

Случилась с человеком некая любопытнейшая история. Он ее умело стал рассказывать. И посыпалось на него со всех сторон — «Пиши!». И уверовал человек, что мог бы, если б захотел, написать преинтереснейшую повесть, например. И стал человек чванлив и гадок.

Жил такой странный человек — плакал от благодарности за всякую мелочь, какую ему сделают. «Шизя» — называли его. Он долго сидел в тюрьме.

Вот ночка была! Проводил девку, пошел, чтоб сократить путь, — сторож саданул из берданки. Испугал насмерть. Дальше. У низенькой избы собака из-под ворот в ноги кинулась. Только собака-то — потом, а хуже, что я заглянул в оконце — а там баба мертвая лежит — от аборта самодельного умерла. Потом уж, когда пошел, — собака кинулась. Едва дошел до дому.

Как перед войной, когда мы жили в городе, маму пригласили соседи в лес на болотину — за мхом. Оказывается, городские сушили его и стежили на нем одеяла. И продавали те одеяла на базаре деревенским дуракам. Сверху ваты положат, а внутрь — этого мха. То же делали и с бальками камышовыми — подушки делали. Она сперва-то мягкая, а потом сваляется — на ней хоть голову руби.

Завидки берут русского человека — меры не знает ни в чем, потому завидует немцу, французу, американцу.

Все было бы хорошо, говорит русский человек, если б я меру знал. Меру не знаю. И зависть та тайная, в мыслях. На словах, вслух, он ругает всех и материт. И анекдоты рассказывает.

У нас в окраинке событие: записная проститутка, явная, недвусмысленная — окрестилась. Всех это взволновало. Но никто не думает так: поверила в бога. А все думают: зачем она? Все гадают. Один мрачноватый мужик стал рассуждать так:

— Когда гасют огонь, то рядом взрыв делают! Так и эта… Взрыв. Шок.

Встретились два человека и давай друг перед другом исподволь выкладывать, какой он теперь стал уважаемый человек.

— Я говорю своим помощникам…

— Я тоже своим говорю: «Вы у меня смотрите!»

— А мои…

— А я вызвал своих…

Самое интересное, что всё — правда: так и работают!

Как малой мальчик (сибирячок) водил слепого деда в баню. И тот рассказывал ему про свою жизнь, учил па́риться.

По домам ходит здоровенный, положительный, хитрый — ругает алкоголиков последними словами. Ему подают понемногу. Хвалят его, что он такой рассудительный. Он выпивает и идет дальше. И к вечеру хорошо набирается. И уже в последних домах говорит так:

— Хорошо. Ладно. Мы — пьем. Вы нас ругаете. Но почему вы дураков не ругаете? Они больше вреда приносят.

Некой одинокой старушке явилась икона. Мыла старушка пол в прихожей избе, оглянулась в горницу — на столе лежит икона. Эту икону она давала через мою тетку смотреть моей матери. Мать видела… Целовали ее все.

Как мы проспали ночью кота Ваську. Положили его в углу, у порога. Очень жалели. А утром проснулись, мама глянула, а он сидит, чертяка, на долбчике. Ах, как мы обрадовались. Ругали его:

«Вот дурак-то! Ты смотри что — посиживает!»

Как мы с мамой делали скворечник. Волновались, спорили… А ночью все думаю, как им там будет? Хорошо ли? Потом мама в письме написала: поселились. Писку, гаму!..

Человек повез в район телевизор ремонтировать — ближе никак нельзя было отремонтировать. С большими сложностями и трудностями отремонтировали — устал, изнервничался, изозлился… Вечером включил — идет какая-то чепуха. Человек обиделся на все на свете и дал по телевизору сапогом. Выключил.

Навязчивый сон у человека: видит, как его убили на войне. Его и друга. Просыпается и плачет: друга правда убили — жалко.

Как понравились некие — мужик и баба — и дело дошло до свидания. Но… у той заболели дети, у этого заболели. Встретились — а уж не до любви. И незаметно и невольно перешли на то, как лечить детей. И волнение прошло. И только вспомнил мужик потом, зачем он шел на свидание: для любви. Какая любовь, господи!

Живет себе некто — Дурак. Графоман. Все понимают, что он дурак, графоман, но берегут его и лелеют. Дурак пухнет от глупости, произносит слова, судит обо всем, дает оценки… Всех пугает: скоро умру!

Приснилась любимая, которой нет на свете…

Маша сказала, когда ей было года 3. Пришла, я спал, она разбудила и говорит:

— Пап, посмотри, я к тебе пришла, какая красивая.

Девочка (дочь Маша) читает стихотворение:

Рассказывал, как однажды вез мужика и избил его монтировкой. За «свинью». Избил и отнял 20 р. Пообедать «свинье» надо.

— Слушай, у тебя есть красивая-красивая девка?

— Ну, есть. А зачем?

— Понимаешь, надо устроить: я выйду из загса после развода с женой, а она (подставная девушка) бросится мне на шею с цветами. А тут подлетят две машины, я договорюсь с ребятами, и мы сядем на глазах у жены и уедем. (Рассказывал милиционер.)

И пристало же глупое словечко — пустельга. Встретил некто молодую, потасканную грузинами девушку, говорил с ней вечер — ни о чем, она умничала, намекала — «возьми меня, если сможешь», а ему — лень, не хочется. И чувство омерзения в груди, и удивление ранней пустотой девушки… И привязалось слово — пустельга.