Александр Мишкин - Птицы летают без компаса. В небе дорог много [Повести]

— Мир наш спокоен относительно, на стыках и швах нет-нет да и заискрится. Варят господа сварщики. Им только «автогены» подавай!

— Спорить не буду, — согласился я. — И спорить с тобой трудно. Ты никаких оттенков не признаешь. — Я глянул на его полковничьи погоны и улыбнулся.

— С оттенками ты, Сергей, к женщинам обращайся, они очень любят это. И вообще ты, как я посмотрю… — Виктор Иванович покачал головой, глянул на меня как на безнадежно конченного человека и пояснил: — Разве с тобой столкуешься, ты сам стихи пишешь. А я в гуле турбины улавливаю журчание всяких там ручейков и шелест девичьих платьев. Там, в небе, все мои ахи и вздохи. — Потанин засмеялся. — Что поделаешь, если у меня так в жизни сложилось. Вначале я узнал, что «Максим Горький» — это такой большой самолет, а потом уж узнал, что это еще и великий писатель. К тому же Горький и эпиграф к инструкции по технике пилотирования придумал: «Рожденный ползать — летать не может».

— Ты тоже придерживаешься этого принципа?

— В каком смысле?

— Ну, не видишь никаких оттенков?

— Как сказать… — споткнулся полковник. — Сформулировано верно.

— Но это ведь общее решение. А мы имеем частный случай.

— Ты на Прохорова, что ли, намекаешь? У Прохорова… Слушай, хватит об этом. Сейчас ко мне пойдем.

Старую знакомую увидеть желаешь? Ты ее хоть помнишь?

— А как же, само собой! Во всяком случае, тут уж без словаря обойдусь, — сознался я и почувствовал в душе робость, непонятную тревогу, сладкий, щемящий укол. В общем-то, верх брало любопытство. Память, память… Хотя память тут уж создать ничего не может, может только разрушить…

— У тебя-то как семейная жизнь сложилась? — спросил Виктор. — Я слышал, что ты на дочери инженера Васильева женился?

Густел закат. Солнце сходило на нет, обрамляя линию горизонта радужной каймой. Лучи его лишь трогали розовыми отсветами макушки деревьев. Высоченные литые стволы золотистых сосен вроде бы поднялись повыше — им было жаль расставаться с небесным светилом. Голоса в гарнизоне раздавались все громче и громче: общий аэродромный шум распадался на звенья. Тишина твердела.

— Да, Аля Васильева стала Алей Стрельниковой, — подтвердил я.

С Алей я познакомился в училище. В тот день я пошел в увольнение в город. Мне надо было купить зубную щетку и пасту. Я избегал весь город, но магазины в воскресенье были закрыты. Ноги стали тяжелыми, и я решил где-то посидеть, передохнуть, а потом сходить в кино. Свернул в сад и сел на первую попавшуюся скамейку. Вначале я как-то не обратил внимания, что на самом ее краю сидела девушка. Она неумолимо свела тонкие брови и читала. Я внимательно оглядел ее: в синий горошек платьице, прямого фасончика, но сшитого ладно. И сама она ладная: лицо по-детски открытое, добродушное, волосы старательно приглажены, глаза большущие в пол-лица, и губы сочные, яркие, в ушах красные камешки.

Меня вроде бы ветром поддуло к ней поближе. Она поджала под скамейку ноги в розовых туфельках на низком каблуке, подняла голову и посмотрела на меня распахнутыми голубыми глазами. Так легко и озорно поглядела, что я не выдержал и сказал:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

— Часто вы здесь бываете?

— Очень даже.

— Что-то не видел я вас здесь.

— Наверное, вам не везло…

Так мы и разговорились. Говорили о разном: о природе, о погоде, о книгах и писателях, о пустяках в общем. Говорил больше я, а девушка слушала: она удивительно умела слушать. Я иногда плел чепуху, но старался быть умным. Я рассказывал о жизни поэтов и писателей с таким азартом, будто бы моя собственная жизнь меня никогда не интересовала. Толковал о погоде, как дежурный метеоролог перед началом полетов.

— Вы всегда так с девушками знакомитесь? — вдруг спросила она.

— Мы еще не познакомились! — опомнился я и протянул руку.

Девушка в ответ тотчас подала свою маленькую тепленькую ладошку и весело сказала:

— Аля.

— Сергей.

Мы поднялись, как по команде, и разняли руки. Аля роста небольшого, да еще и туфли у нее на низком каблуке. Я глядел на нее сверху вниз. Так я смотрел еще в школе на девчонок и чувствовал свое превосходство. Но сейчас мне захотелось ужаться, стать меньше и ниже, потому что возле нее я казался огромным неповоротливым слоном. Пошли по парку. Я долго не мог унять свою размашистую походку и подстроиться под ее маленькие, легкие шажки. Аля говорила спокойно, приглушенным, ласковым голосом. Мне нравился ее голос, ее неторопливый, сдержанный и доверчивый тон. И стало уже казаться, что эту девушку я знаю давным-давно, словно рос с ней в одном дворе и учился в одной школе. И смотрел на нее свысока, потому что был мальчишкой, а девчонки тогда были все дурами и ябедницами. Я рассказал Але, как носился по городу и искал зубную щетку и пасту. Она глядела на меня с удивлением, ее голубые глаза живо поблескивали, шевелились губы, меняя свой нежный узор.

В кино я так и не сходил. Не заметил, как время увольнения подошло к концу.

На следующий день вечером ко мне подбежал дежурный по эскадрилье и сообщил, что возле проходной меня дожидается какая-то девушка.

— Симпатичная, Серег! — сказал он, подмигивая. — Слышь, Серег, у тебя губа не дура.

Я промолчал, голову сверлила одна мысль: неужели она? Схватил фуражку и стремительно выбежал на улицу. У зеленых с красными звездами на створках ворот, на краю кирпичной дорожки, стояла Аля. Она была в длинном темном платье с белоснежным кружевным воротничком, на ногах туфли на высокой платформе. Она выглядела солиднее, строже и старше. В руке Аля держала прозрачный целлофановый пакет, в нем проглядывались два тюбика пасты и зубная щетка в футляре.

— Возьми, Сережа, — протянула она мне пакет.

«Вот это номер! — растерялся я. — И брать неудобно и не брать нельзя». И все-таки я взял. Взял и торопливо сунул в карман.

— Спасибо, Аля! — замялся я. — А как ты в гарнизоне-то очутилась?

— Мой папа ведь здесь служит, во второй эскадрилье, а ты в первой. Подполковник Васильев.

«Вот оно что…»

Мы с Алей стали встречаться. Аля мне нравилась, но иногда я приходил к ней злым и раздражительным, словно мне чего-то недоставало, что-то и где-то я недоделывал. Однажды я пришел к ней и спросил: «Ты вчера с кем гуляла?» «Я вчера совсем и не гуляла. Я книгу интересную на день у подруги выпросила и весь вечер читала», — не смущаясь ответила она. Мне хотелось ее проверить, но, в чем именно, я не знал. Она видела, что я сержусь, и сержусь совсем без повода, но и при этом она умела оставаться по-прежнему вежливой и спокойной. И мне становилось стыдно за себя. Ответной добротой и лаской я старался оправдаться перед ней, вернуть и восстановить все как было. А что было? В общем-то… Стихи свои я прочитал, переделывая на ходу Лену на Алю. Она внимательно слушала, качала головой и тихо говорила: «Здорово, Сережа! Ты просто Есенин!» Я понимал, что до Есенина мне, как попу до бога, но радовался оттого, что есть рядом человек, который внимательно слушает мои стихи.