Александр Мишкин - Птицы летают без компаса. В небе дорог много [Повести]

У самой большой и широкой улицы гарнизона, как ее называют «Летящей», нас догнал рядовой Могильный.

— Товарищ старший лейтенант, вас командир полка вызывает! — сообщил он.

— Это зачем? — вырвалось у меня.

Солдат вначале оторопел, даже ямочка у него на подбородке потемнела, но, тут же спохватившись, бойко ответил:

— Забыл спросить, товарищ старший лейтенант. Позвонили откуда-то. Техник велел догнать.

— Что-нибудь натворил? — заволновалась жена.

— Не всегда же я должен что-то творить, — обиженным тоном произнес я. — Не беспокойся, все в норме.

— Он за наградой пошел. За сегодняшний полет, — успокоил Наташу Сафронов.

Я побежал к штабу напрямик, по кустам синей жимолости, строя догадки: зачем я понадобился командиру? «Прокрутил» в голове прошедшие за день события, все вроде бы в пределах нормы, и «пленка» нигде не порвалась. Значит, предстояло увидеть и услышать что-то «впервые».

У входа в штаб стоял «газик» командира. Я притормозил, чтобы остыть, отдышаться, привести мысли в порядок.

Постоял с минуту перед входом в кабинет. Волнение улеглось. Перед опасностью не сробею. Рванул за никелированную дверную скобу. Смело шагнул через порог. Хлопок двери за спиной разом обрезал уверенность. Сделал шаг, набирая в грудь ветра:

— Старший лейтенант Шариков по вашему приказанию прибыл!

А командир сразу и не сказал, зачем вызывал.

— В небе-то во время грозы страшно было? — в лоб спросил он.

— Немножко, — признался я и бойко добавил: — На всякую беду страху не напасешься.

— Это верно, — подтвердил Строгонов и встал из-за стола, казалось, заполнив собой весь кабинет. — В нашем деле всякое бывает. К таким неожиданностям всегда надо быть готовым. Тут предосторожность равна храбрости. Но и у страха советов не спрашивай. Главное, к самолету надо пупком подключиться. Он выведет. Оно-то ведь как бывает. Попадешь в такую круговерть, идешь и все на свете проклинаешь, а выйдешь из нее — и тоскливо становится, вроде бы что-то важное потерял. Так ведь?

— Так, — уверенно подтвердил я. Мне было приятно, что командир угадал мое состояние и что вот и он, такой большой, взрослый, седой почти, тоже любит подобные шутки. «Но зачем же вызывал? Не для того ведь, чтобы поделиться своими соображениями насчет грозовых облаков и ощущений летчика, когда сквозь них продирается…»

Командир окончил то же самое училище, что и я. Только давно, еще до войны. Его фотокарточка до сих пор висит в училище в спортивном зале. Он был чемпионом по боксу. Представляю его на ринге! Убьет!

— Инструкцией всего не предусмотришь, — продолжал полковник. — С небом шутки плохи. Оно, так сказать, лишено чувства юмора. Напряжение и напряжение.

Все это правильно. Знает, что я шутки люблю. Но не для того же он вызывал, чтобы пошутить со мной. А зачем? Чтобы держать в напряжении?

Зазвонил телефон. Строгонов взял трубку.

— Так я его и вызвал, Иван Акимович. Он у меня в кабинете.

«Про меня речь. С замполитом разговаривает. Вот бы перехватить, подслушать. Сразу бы узнал, зачем вызвал…»

Командир положил трубку. Посмотрел на меня.

— А пригласил я вас вот зачем. Хотим поручить вам звено. Командиром назначить, вместо Сафронова. Уходит он от нас. Как, справитесь?

— Постараюсь, товарищ полковник, — сдерживая волнение, ответил я и опустил голову. И только сейчас заметил, что ботинки у меня заляпаны грязью. «В таком виде в кабинет поперся», — упрекнул я себя.

— Справлюсь, — уже увереннее подтвердил я. Первый ответ мне показался слишком скромным: командиром звена быть очень хотелось. Больно неожиданно стерлась эта жесткая грань между грезами и явью.

— Летаете вы отлично. Думаю, справитесь. Малинкин вас рекомендует, Торопов поддерживает, не возражает и Вепренцев.

«Ишь какая цепочка, и все «за». А песочили как?»

— Но глядите у меня, чтобы без завихрений было, — на что-то намекнул командир и сразу приостановил мой душевный подъем. Думал, что он сейчас про тринадцатый номер напомнит, который у меня в печенках сидел. Но командир ничего не сказал. Хорошо, хоть не знает, что сегодня пытался без подвесных баков взлететь. Вот бы досталось. Выручил меня Семен Ожигов. Столбом бы сейчас стоял перед командиром. А может, и не стоял. Горючки-то, чтобы воротиться, не хватило бы. Сиганул бы с самолета и ходил бы по тайге, волчьи ягоды собирал, даже и не предполагая, что в это время меня ждет полковник Строгонов в кабинете за тем, чтобы произвести в командира звена. Это ж надо!

— В звено вам дадут молодых пилотов. С ними особый такт нужен. Личный пример. Вы хотя и сами молоды, но должны проявлять о них, так сказать, отеческую заботу.

Я хотел сказать, что умею проявлять такую заботу, что у меня сын растет и дома свое подразделение, а детство уже давно из головы улетучилось, но сразу сообразил, что такое объяснение с командиром не годится. Сжав поплотнее губы и напустив побольше складок на подбородок, я изобразил озабоченное лицо и, затаив дыхание, произнес:

— Ясно, товарищ полковник!

Домой летел метра на два выше земли, касался ее ногами лишь для того, чтобы не оторваться и не улететь совсем. Бодрым, новым и легким человеком. Долой всякие суеверия! Всем доказал: тринадцатый номер — самый счастливый. Но вот что дождик в дороге — к счастью, ничего не скажешь. Правда это. Полетал в дождик и командира звена себе выхлопотал. И действительно, дальневосточное небо красиво. Но красота большой любви к себе требует. Подманит, а нотам отдай ему летчик всю любовь свою и пристрастие. Затискает, заласкает. А ты что ему в ответ? Без любви туда и лезть нечего. Тут за здорово живешь «птицу» летчика первого класса на грудь не привинтишь. Такая уж эстетическая штукенция получается.

А небо опять просветлело. К нему снова вернулись добрые, нарядные краски.

События за день менялись, как на кинопленке. И остановились на благополучном кадре. От последнего события у меня что-то сместилось внутри. От усталости томительно ныло тело, ощущение тяжести таилось в ногах, в руках, на шее, но почему-то хотелось подольше сохранить в себе это гудение. Мне казалось, что при этой усталости я мог бы сделать еще больше. «Надо Ожигову благодарность объявить. За принципиальность. Перед строем. При всех. Пусть знают и пример с него берут. И механику Могильному заодно. Тоже достоин. Тут можно силу характера показать. Только необходимо заранее нужные слова придумать, припасти. И себя покритиковать. Словом, все хорошим и дельным разговором обставить. Для воспитания масс. А еще попросить, чтобы лейтенанта Сидорова перевели в мое звено, ведущим второй пары. Когда я уйду с повышением, он займет мое место…» — размышлял я.

— Поздравляю! — сказала жена. — Голову теперь держи выше, не задирая носа, конечно. Командир!