Раиса Белоглазова - Ритка

Она еще раз оглядела дом, запертую дверь, двор и только тогда оставила их одних.

Они отворили дверь в пристройку, щелкнули выключателем. Валерка тут же повалился на кушетку, задрал ноги.

— Даешь свободу!

А Андрей оглядел комнату. Придется попросить хозяйку побелить. В углах паутина. И вообще, пыльно. Им-то с Валеркой все равно, а Ритке не понравится. Подумал, что придется опять занять денег, он же обещал сводить ее в ресторан. Вспомнив о Ритке, наказал другу:

— Ты… слышь, Томке о «берлоге» ни слова. Понял?

Валерка сел, недоумевающе похлопал белесыми ресницами.

— А ты… Я думал…

Посоветовал ему ласково:

— А ты не думай. Пусть лошадь думает, у нее голова большая. Томка о «берлоге» не должна иметь и представления. Усвоил?

— Усек, — кивнул Валерка. — Значит, полная мужская автономия? Даешь автономию! Безвольному, мягкотелому Валерке нравилось подчиняться своему другу. Он уважал Андрея за твердость характера.

Сны в эту ночь снились хорошие. Ритка долго лежала в полудреме, согретая ими, думая: к чему бы такие сны? В последнее время ей чаше всего было плохо во сне. То она плакала, то спасалась от кого-то… Потом вспомнила минувший вечер у Томки, прямой, в упор, взгляд Андрея, приглушенный голос: «Сходим куда-нибудь, Рита, а?»

Да, да! Андрей пригласил ее в ресторан. И она, конечно же, согласилась, приняла его приглашение. Как дурочка. А должна была отказать. Потому как пойти в ресторан ей абсолютно не в чем. Не в школьной же форме в самом деле она отправится! Попросить у Томки синее платье? Томка непременно примется допытываться, зачем оно ей понадобилось. Нет уж, видно, не ходить ей по ресторанам!

Обожгла едкая горечь. Захотелось поплакать, но слез не было. Ткнулась в подушку и закусила зубами угол наволочки. Не сразу расслышала голос матери.

Уже одетая, в пальто и выгоревшем клетчатом шарфе на голове, мать стояла в дверях комнаты.

— Сколько у вас сегодня уроков, я тебя спрашиваю… Чего же ты вылеживаешься-то? Опоздаешь в школу… С ребенком бы хоть погуляла, говорю. Совсем мальчишка без воздуха.

Ритка села в постели, оглядела мать сухими глазами.

— А зачем ты его родила? Ты же знала, он может родиться таким. Раз отец пьет.

Мать сменилась в лице, торопливо переложила из одной руки в другую штопаные-перештопанные перчатки. Не сразу нашлась что сказать.

— Вот выйдешь замуж, народишь своих, тогда…

Она, кажется, заплакала, закрыла за собой дверь. А Ритка еще повалялась в постели. Все равно, на первый урок она уже опоздала. Наверное, оттого, что она бросила матери в лицо эти жестокие слова, в груди будто закаменело. Она стала какая-то бесчувственная, мысли и те были какие-то вялые.

В школу она все же отправилась и даже получила две «четверки» и «пятерку». Так уж повезло. А после уроков опять удрала от Кати, заторопилась домой. В голову пришла идея осмотреть юбку, которую мать перешила ей весной из своей бостоновой. Подол у юбки обился, но теперь носят совсем-совсем коротенькие.

Дома, к счастью, никого не было. Посидела часа полтора с иголкой, а потом долго вертелась у зеркала в ванной, перед которым брился отец.

Бостон оставался бостоном: юбка выглядела вполне прилично. Темно-синяя, почти черная. Конечно, вышло мини, как говорят, чуть ниже аппендицита, но ей, Ритке, стыдиться своих ног нечего.

Короче, дело за блузкой. Она села тут же, на край ванны, и стала припоминать кофточки на учительницах. Шикарнее всех у них в школе носит блузки англичанка. Белоснежные, из гипюра. Ей, Ритке, уж не до таких. Ей бы хоть такую, цвета чайной розы, как у исторички. Эльвиры Андреевны.

Скоро должна была вернуться с работы мать. Встречаться с нею не хотелось. Не то чтобы она, Ритка, жалела о словах, сказанных матери утром. Нет, она могла бы повторить их снова. Разве это не было правдой? Матери теперь трудно с Димкой, но что она думала раньше? Она же взрослая… Не хотелось оставаться с ней вдвоем в квартире, видеть ее расстроенное лицо, маяться с хныкающим Димкой. И вообще, хватит!

На звонок открыла сама Катя.

— А, Рита! Ты все убегаешь куда-то. Дела? Проходи. Я тебя с папой познакомлю.

Ритка отступила назад, к дверям.

— Лучше потом. В следующий раз.

Но Иван Николаевич уже вышел к ним из кухни, снимая очки. Катя представила:

— Вот, папа, это Рита. Мы с ней за одной партой сидим. И к тому же еще соседки. Здорово, да?

«Господи, прямо ученый какой-то! — охнула про себя Ритка. — В очках, с книжкой. И куртка красивая…. Ни за что не подумаешь, что рабочий…»

А Катин отец сказал просто:

— Здравствуй, Рита. Рад познакомиться…

И добавил уже дочери:

— Вы там позанимайтесь немного, а потом будем пить чай. Я сухариков сдобных купил, варенье достанем.

— Ну, зачем ты? — упрекнула Ритка, когда вошли в Катину комнату. — Сразу знакомить…

Катя в искреннем недоумении пожала круглыми плечами.

— Отец знает всех, с кем я дружу. Мать? Она редко бывает дома… Ты уроки сделала? Еще не бралась? Я тоже еще не все. Отдохну немного. Давай музыку послушаем? Мать новые пластинки принесла.

Комната Катиных родителей показалась Ритке очень богатой. Кровать-диван застлан красивым пестротканым покрывалом, трехстворчатое зеркало-трельяж; столик под ним сплошь заставлен баночками с кремом и красивыми флаконами духов, должно быть очень дорогими. Много фотографий на стенах, серванте, столе: на них одна и та же молодая женщина в разных костюмах и с разными прическами. Катя объяснила:

— Мать. В разных ролях.

Ритка почувствовала, что у нее, впервые за весь день, проснулся интерес к окружающему.

— А где она настоящая? Без грима.

Долго держала фотокарточку перед собой. Женщина как женщина. Глаза красивые, открытые, с лукавинкой. А нос немного толстоват. Но ничего, не портит лица.

— А чего она в артистки не пошла?

Катя бережно вынула из пакета черный диск пластинки.

— Так… Терпения, должно быть, не хватило. Это ведь очень трудно — быть артистом.

«А у меня бы вот хватило, — подумала Ритка. — Не спала бы, не ела…»

Катя словно подслушала эти ее мысли, добавила, устанавливая пластинку на проигрыватель:

— А ты собираешься в артистки? У тебя такая внешность… Вот я так самая обыкновенная.

Внешность у Кати и в самом деле была самая обыкновенная: чистое круглое лицо, фигурка небольшая, но крепкая. Темно-русые волосы она зачесывает гладко. Коса у нее хорошая, толстая, ниже пояса. Объяснила ей:

— Я такая тощая потому, что много болела. Когда была маленькая. Мать меня одну оставляла, когда уходила на работу. Иногда так страшно становилось! Забьюсь в угол кровати, накроюсь подушками, чтобы меня не нашли. Пьяных очень боялась. А ты? Уже надумала, куда пойдешь? После школы?