Раиса Белоглазова - Ритка

— Конечно, я дурак, лентяй! Неясно только, почему ты тогда вышла за меня замуж?

Она и сама задавала себе иногда этот вопрос: почему она вышла именно за Аркадия? Полюбила именно его?.. Он производил впечатление: видный, уверенный в себе! Шел навстречу жизни легко, безбоязненно. Вероятно, это и привлекло в нем больше всего. Казалось, и ей, Дине, будет легче рядом с ним и ей передастся частица его уверенности. Не то, чтобы она отличалась такой уж робостью, совсем нет! Считала только, что скудная духовная жизнь в доме родителей не могла не наложить своего отпечатка и на нее, и ей нужно работать и работать над собой, чтобы изжить эту скудость. И чем больше работала, тем сильнее грызло неудовлетворение.

Аркадия же, наоборот, томила скука. Ему хотелось славы, признания. И не когда-нибудь, а сию минуту. Он не желал больше ждать.

Обернулась к спутнице. Девочка сказала, что ей шестнадцать. Как рассказать подростку такое? Какими словами? И нужно ли? Но ведь недаром же девочка задала свой вопрос!

— Я копила деньги на поездку в Италию. И вот однажды муж сказал мне: он получит на предстоящих нашему театру гастролях партию Ленского, да, самого Ленского! — если… если я уступлю ему эти деньги. На ресторан. Упоить главного режиссера. Я ответила: «Зачем тебе его поить? Работай, и через год-другой и ты получишь право на эту роль». Аркадий сказал, что он не желает ждать больше и часа. И вообще, если я люблю его, дорожу им, я не должна ничего жалеть.

Помолчала, на какое-то время позабыв о спутнице. Аркадий посмотрел ей тогда в глаза и подчеркнул: «Тем более каких-то денег!» Добавил, что она вообще не умеет жить. Тянет из себя все жилы, в то время как можно великолепно обойтись и без этого. Нужно только быть немножко посообразительнее…

Жили у родителей мужа. Они и комнату сыну выделили, и обставили ее красивой, удобной мебелью. Разговор произошел ночью, по возвращении из театра. Объяснив все, Аркадий решил, что вопрос исчерпан, сбросил с себя одежду, нырнул под одеяло и… уснул. Он мог уснуть и после такого! Нервы у него были отличные. И то сказать, с чего бы им быть плохими? Единственный сын у родителей, он ни в чем не знал недостатка, перед ним никогда не стояло никаких серьезных препятствий. Он вообще был здоров, как буйвол, был в состоянии подготовить того же Ленского за какой-нибудь год. Был в состоянии, но не хотел. Трудиться, стараться, ждать.

Он спал, а она стояла у окна, вглядываясь в негустой сумрак городской ночи. Нет, ей нисколько не было жаль денег. Даже поездки в Италию. Даже этой поездки, хотя она так мечтала послушать прославленных певцов Ла Скала! Аркадий решил купить право на роль Ленского. Купить! Значит, он не артист. Значит, и человек он такой, что ей никогда не найти с ним общего языка.

Спрашивала себя: как теперь жить? Смотреть ему, Аркадию, в лицо, находиться с ним в одной комнате? И зачем жить? Рассветало, когда напомнила себе: да, но ведь есть еще театр, кроткая любящая Лиза из «Пиковой дамы». Ее партию она тогда как раз готовила.

Аркадий так и не проснулся, когда она, собрав свои чемоданы — один с вещами, другой с книгами, — перебралась к подруге. Потом списалась с театром в этом, ставшем уже родным городе. Допевает свой первый сезон. Ничего, работать можно.

— И не жалеете? — почему-то шепотом спросила девочка. Глаза ее в сумраке влажно блеснули.

Стемнело, воздух стал уже совсем ледяным. По спине от него пробирался озноб. Или от волнения? Не рассказывала же никому. Думала много, а говорить не говорила. Даже тете Насте.

— И не жалейте, — добавила девочка твердо. — Подумаешь! Раз он такой!.. Вы красивая. И добрая. И работа у вас… Хорошо вы поете. Вас полюбят здесь.

И тут требовательный женский голос позвал издали:

— Грачева, где ты?.. Заморозила Дину Владимировну! Сколько можно?

Учителя гурьбой шли им навстречу.

В дверь несмело постучали. Отозвался машинально, не отрываясь от бумаг:

— Да, войдите!

Он думал: кто-нибудь из воспитателей. Мастера обычно стучат напористо, громко. Это была Грачева. Видимо, от нее не укрылось его удивление, замешкалась у двери, но тут же прошла к столу.

— Алексей Иванович… Алексей Иванович, вы накажете их? Ну. Богуславскую и Дворникову? Девчонки говорят… ну, ходят слухи… будто их в колонию.

Почувствовал, что кровь бросилась в лицо.

Кто это говорит? Надо же выдумать такое!

Форменный костюм был широк Грачевой в плечах, мешковат, портил тоненькую хрупкую фигуру. А лицо посвежело, округлилось даже, на щеках пробился робкий румянец. И никаких синяков под глазами. Только озабочена, расстроена. Это выражение на ее лице и расположило к откровенности.

— Наказать их мы, конечно, должны. Такие поступки оставлять без последствий нельзя. Ты сама понимаешь.

Грачева кивнула.

— Но как наказать? Вот в чем вопрос. Мать Богуславской ходит по разным инстанциям, добивается, чтобы забрать ее у нас. Согласна даже на исключение. Но мы-то как раз этого-то и не хотим. Не должны мы так поступать. Если иметь в виду ответственность за человека.

Свежие, словно слегка опаленные жаром губы Грачевой дрогнули:

— Избалуется она совсем. Мать, наверное, потакает ей…

Подхватил ее мысль, оживляясь оттого, что Грачева поняла его, согласна с ним. Ведь до сих пор всегда будто на разных языках говорили.

— Да, избалуется, испортится. И мы должны всячески этому воспрепятствовать. Тем более, что учиться ей осталось совсем немного, каких-то три месяца. От нас Богуславская попадет в другой коллектив. Нравится это ей или не нравится. А коллектив не даст ей разболтаться. Вот почему мы тянем. Да и тебя ждем. Когда ты окрепнешь.

— Меня?… — глухо уронила Грачева. — А меня-то зачем?

Она, видимо, разволновалась, принялась застегивать и расстегивать пуговицу у ворота.

— Ну, а как же? Нам же надо знать, как ты относишься к Богуславской, к ее поступку. Богуславская и Дворникова…

Когда он упомянул фамилию Альмы, Грачева резко вскинула голову. Почувствовал в ее взгляде напряжение.

— Дворникова, — голос зазвучал хрипло, Грачева прокашлялась, — не надо Дворникову. Галка — неплохой человек. Она… грубоватая, конечно. Только она… Поддалась Богуславской. И потом…

Он ничего не знал об этом письме, полученном Альмой от матери еще осенью. И, как он выяснил позже, никто не знал об этом письме. Даже Любовь Лаврентьевна, которой девчонки, случалось, поверяли свои секреты. Слушал неровный, перепадающий до шепота девичий голос и старался не смотреть на Грачеву. Такие вещи о своих подопечных им положено бы знать.

— Галя, — все так же непривычно назвала Дворникову Грачева, — мечтает получить весной разряд. К бабушке она не хочет. Выйдет замуж…