Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Как же не думали? Думали, да еще как: голова пополам раскалывалась! — отвечал Андрон, по- прежнему не выпуская бороды из пальцев. — И так, и этак прикидывали. Да ведь мужик, он что лошадь в кругу: в свой след норовит ступить.

— Деды, прадеды наши дальше межи своей ничего не видели. Советская власть расширила горизонты, а вековой старый груз назад тянет; не вдруг разберешься, куда повернуть. Правильно ли понял я вас? — спросил Калинин.

— Точно. Вот потому и трещит голова, Михаил Иваныч, не влезает в нее то, что видишь!

— А тут еще перегибы, подпевалы всякие. Кто свой, кто чужой — не поймешь.

— Истинно так, — разговорился Андрон. — Вначале-то, как кулака тряхнули, думали — тут ему и конец. Ан нет! Вот и в нашем колхозе почитай три года за одним с нами столом такая гнида сидела и столько напакостила, что и в мыслях всего не удержишь. А у той гниды — рука в городе, в самом земельном отделе! Докопались, конешно, нашли. Было потом в газетке. Да ведь этим одним не поправишь дела: есть колхозы, под корень подрезанные.

— Ну вот мы и вернулись к началу нашего разговора, — улыбнулся Михаил Иванович. — Стало быть, научились сами в людях разбираться; выходит, не под ноги смотрите?

И Андрон улыбнулся. Бывает такое: с первого взгляда подкупит тебя человек, а слово сказал — и совсем душа перед ним распахнулась. По всему видать — из простых, всё понимает. Не терпелось Андрону выложить наболевшее — всё рассказал: и про черные замыслы Ползутина, и про письмо Николая Ивановича, и про то, как чуть было не поплатился учитель за это письмо партийным билетом. Не забыл помянуть и уполномоченных, тех, что «совсем без понятия». Рассказал, как он «сеял» просо, как заставил свою Кормилавну с обеих сторон вымыть калоши у девицы, чтобы той из дома нельзя было выйти, и о том, как несколько дней сряду возил под своими окнами одну и ту же телегу с зерном, а уполномоченная записывала проценты.

Михаил Иванович внимательно слушал, поблескивая стеклами дешевых очков. За стеклом — глаза умные, светлые, без желтизны стариковской.

— А она ведь, уверяю вас, училась побольше вашего, — со смехом отозвался Михаил Иванович о незадачливой уполномоченной. — Чего доброго, с дипломом в кармане! А вы говорите — «серость»! На поверку кто же серым-то оказался? Выходит, что не всякий ученый еще и умен!

Люди всё подходили и подходили, усаживались по сторонам, один за другим останавливались в проходе, плотным кольцом окружили Михаила Ивановича и его собеседников. Вот и свет дали полный, перерыв заканчивался; кажется, всё уже было рассказано Андроном, а отпускать Михаила Ивановича не хотелось. На всю жизнь останется в памяти эта встреча; подрастет Андрейка, и ему порасскажет дед, с кем ему довелось в Москве разговаривать. И не в том вовсе дело, что Михаил Иванович сказал что-нибудь особенное, не это дорого, а само обращение всероссийского старосты к рядовому труженику, уважение его к человеку.

— Ну а сейчас-то как? — спросил в конце Михаил Иванович. — Семена, тягло, инвентарь — в каком они состоянии? В снегу за околицей плуги-бороны пораскиданы или собрано всё под крышу? Лошадям есть ли овес на пахоту?

— У нас теперь новый хозяин, — ответил Андрон, — агронома опять же своего деревенского выучили.

— Стало быть, дело на лад пошло?

— Пошло, Михаил Иванович! Теперь мозги у мужика по-другому работают!

— Именно этого и добивается партия!

За столом президиума позвонили. Слово предоставлялось Председателю ВЦИК Михаилу Ивановичу Калинину.

Вместе с Андроном речь Председателя ВЦИК слушал и весь колхоз. До обеда еще Николаю Ивановичу позвонил из Бельска Жудра, передал, что на вечернем заседании съезда будет выступать Михаил Иванович Калинин. На последнем уроке это известие было объявлено ученикам и за считанные минуты облетело не только Каменный Брод, но и соседние деревни. Не успел старик Парамоныч наносить к печке дров на утро, как у колхозного клуба собралась молодежь. Тут и гармонь, конечно, девичьи припевки с приплясом.

Народу собралось — руки не просунуть; Кормилавну и ту затащила Улита. Первый раз за всю жизнь свою осмелилась старая перешагнуть порог клуба. И Андрюшку с собой привела — дома-то одного не оставишь. Подсела к соседке Фроловне, а по другую сторону — Дарья с Улитой, Еким-сапожник с женой.

Николай Иванович озабоченно прохаживался по сцене: ослабло питание приемника, придется трансляцию выключить, а этого делать не хотелось. И Владимира долго не видно. Отправил его председатель колхоза верхом в Константиновку, должен бы привезти запасную батарею, да что-то задерживается. Но вот шум в коридоре. Наконец-то!

В проеме открытой двери мелькнула знакомая шапка Дымова: одно ухо кверху. Перешагивая через скамейки, парень пролез на сцену. Осторожно поставил к ногам Николая Ивановича перетянутую проволокой увесистую черную банку автомобильного аккумулятора, а у самого рука обожжена и штанина расползается клочьями, на новеньком валенке по всему голенищу полоса коричневая дымится.

— Понимаете, Николай Иванович, в МТС пришлось гнать! — вполголоса и как бы извиняясь начал Владимир. — На почте не нашлось батареи, ну и махнул прямо к директору МТС. Выручайте, говорю, товарищ Мартынов, чем можете! Нельзя, говорю, колхозников в такой день оставить без радио. И, знаете, с легковушки своей он аккумулятор отдал!

— А с рукой-то что? — спросил Николай Иванович, видя, что Дымов старается не показывать ее.

— Так, пустяки! — отмахнулся Владимир и тут же присел, покрывая полой полушубка располосованную штанину, а левой рукой принялся распутывать проволоку, поясняя вполголоса и отдуваясь:

— Тяжелый он, дьявол, побольше пуда — на весу не продержишь долго. Взял его, черта, под мышку, а у него пробка, верно, была неплотно довернута… Кислота. Ладно еще, на коня не попало.

— Отправляйся сейчас же ко мне на квартиру, — так же вполголоса распорядился учитель. — Аптечка за дверью, знаешь где. Отправляйся, сам сделаю! Ключ спроси у Маргариты Васильевны.

Но Владимир не торопился. Всё так же прикрывая полой колено и держа правую руку в кармане, помог он учителю присоединить к приемнику добавочное питание, а потом пригнулся вплотную к самому уху Николая Ивановича и, указывая на неплотно прикрытую дверь, сообщил по секрету:

— Поп в коридоре, провалиться на этом месте! Не иначе с заявленьем в колхоз пришел… А что?! Я бы принял: на покосе за ним и Андрон не угонится!

В динамике нарастал отдаленный гул аплодисментов, и по мере того как этот гул становился отчетливее, в клубе становилось тише. Даже ребятишки, пробравшиеся к самой сцене, примолкли. На носках, чтобы не скрипнули половицы, Владимир пробрался к окну, боком втиснулся на скамейку.