Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

«А я пастухом быть не хочу, — про себя рассуждал Мишка. — Попрошусь на курсы трактористов. Чем я хуже того же Екимки?»

Завидно было парню смотреть на трактористов, особенно когда встречал Дымова, и во сне не раз уже видел себя в комбинезоне синем и в кожаной шапке с очками. По осени в армию должен уйти Дымов, на тракторе Екимка останется, вот и подучиться бы Мишке, а лучше того — на шофёра бы! Краешком уха слышал такой разговор Мишка: если урожай будет добрым, купят для колхоза автомобиль.

В середине лета затеяли комсомольцы новое дело — от мельницы свет провести в деревню. Посоветовались с председателем, с Николаем Ивановичем расчеты свои прикинули — как будто всё хорошо; к водосливному колесу установить дополнительную передачу и ремень на динамо-машину — Дымов это предложил. Однако на деле расчеты эти не оправдались; тут уж и Николаю Ивановичу пришлось поломать голову. Первое — мало воды; если всё время держать шлюз открытым, пруд обмелеет и мельница остановится. Второе — нельзя гонять вхолостую рабочее колесо, чтобы жернова попусту не обтачивались, а веретена отключить нельзя. Значит, хочешь ты или нет, света не будет, пока не начнется помол. Ночью мельница чаще всего не работает, вот тут и думай.

Дымов не отступал — предложил рядом с мельничным еще одно колесо поставить, шлюз разделить. Мельник опять за старое: мало воды.

— Запруду поднять метра на два!

— Слабовата она, напора не выдержит, — противился мельник. — Полетит всё к черту — колеса твои и мост! И так еле держится, по ночам другой раз заслоны приходится поднимать. Пока нет помола, через слань лишнюю воду сгоняю.

— А во время помола?

— Тогда, вестимо дело, заслоны отпущены. Все, кроме шлюзового.

— Задачка!

— Ничего, решим! — успокоил Владимира Николай Иванович. — Займитесь, пока позволяет время, столбами.

Когда столбы устанавливали, на два дня отпросился Мишка у Мухтарыча, чтобы поработать со всеми вместе, — к этому времени и его в комсомол приняли. И у Николая Ивановича задачка решенной оказалась.

Навозил Владимир из леса столбов, а плотники на мельнице второе колесо установили, только не в рабочем шлюзе, а под мостом — у сливного лотка. По- другому наладили и передачу на динамо-машину. Динамо теперь можно было включать попеременно и к рабочему колесу мельницы, и к добавочному.

— Волки сыты, и овцы целы, — шутил Николай Иванович, — а самое главное — свет!

Школу, клуб и правление колхоза осветила пока что Каменка. На первое время и этому рады, — что ни говори, электричество!

— Всё это — первая проба, Николай Иванович, — добавлял Владимир. — Проживем еще годика два, сил наберемся — заставим Каменку работать по-настоящему, как вы говорили. У Красного яра турбину зацементировать — вот это да! Сила!

От этой своей мечты — построить у Красного яра электростанцию — Дымов не отступал, и даже на собрании комсомольском, когда принимали Мишку, говорил об этом. Семь потов сошло тогда с Мишки, разговор вели строго, а больше всего Федька противился и Екимка. Недостоин, и всё, потому — дед раскулачен, отец лишен права голоса.

Мишка совсем упал духом. Вот тогда-то и поднялся Дымов.

— Всё это нам известно, — сказал он, успокаивая своего напарника, — одного в толк не взять: из-за чего шум поднимаем? В заявлении подпись: «Михаил Ермилов», а мы говорим про Кузьму! Ну, был такой кровосос, тряхнули его. Отец и совсем не живет в деревне, на лесопильном заводе бревна катает. Мишка с нами живет, с нами вместе работает. Спрашивал я Андрона, с Мухтарычем разговаривал: худого за парнем нет ничего. А может, он и еще лучше станет, когда доверие наше увидит? И вот что еще непонятно: по-моему, кроме отца и деда, есть у Мишки еще и мать. Когда ей доверили ферму, про Кузьму разговора не было, хоть она ему дочь родная, а чего же мы внука отталкиваем? Неправильно это, и я голосую «за»!

Поднял Владимир руку, и только ее одну видел Мишка. Рука надежная, крепкая. Поднялась и покончила все сомнения. Другим человеком почувствовал Мишка себя, и захотелось сделать ему что-то такое, чтобы все это поняли. А что сделаешь, когда в руках всего-навсего кнут пастуший! Вот и решил тогда выучиться на тракториста.

Со столбами мучились долго, — длинные они и сырые, а мужиков не хотелось звать. На счастье, Никодим ехал на пасеку. Привязал у куста лошадь, подошел к парням, поплевал по-мужичьи на руки:

— А ну-ка, попробуем!

И не успели парни опомниться, как столб оказался в яме. А потом и другой, третий. Штук восемнадцать до самой реки один наставил.

— Черт-те знает, до чего интересно всё получается! — удивлялся потом Екимка, когда Никодим уехал. — Попробуй скажи в райкоме, что бывший поп помогал нам свет проводить в деревню!

— Сам же ты сказал «бывший», — поправил его Дымов. — Чему удивляешься?

— А может, он колхозников хочет задобрить, — усомнился кто-то, — как и с книгами тогда?

Комсомольцы пожимали плечами, а еще через несколько дней всех удивил Мишка. В доме печь у них задымила: дымоход расселся. Давно надо было бы и всю печь переложить, занимала она полдома, да руки всё не доходили, а тут поневоле пришлось разбирать. И вот ряд за рядом, снимая старые кирпичи, добрался Мишка до печурок, куда зимой кладут варежки. Снаружи было три печурки, а в углу оказалась четвертая, и в этой потайной, замурованной печурке — жестяная плоская коробка с расписной крышкой. Небольшая коробка, вроде табакерки, как у деда Кузьмы, а тяжелая. В сумерках дело было, Мишка работал один, мать у крыльца глину месила, и девчонки там же в корыте пачкались. Подошел парень к столу со своей находкой, колупнул ногтем крышку, да так и ахнул, — золотыми до краев наполнена!

— Мам, а мам, — позвал Мишка сдавленным голосом, — подь-ка сюда.

Мать отозвалась не сразу. Мишка стукнул в стекло, еще раз позвал.

— Чего у тебя стряслось? Голосу, что ли, не стало? — недовольно проговорила Дарья, заходя в избу и вытирая передником руки.

Вместо ответа Мишка указал взглядом на стол, выдохнул через минуту:

— Что будем делать-то, а?

Дарья присела на лавку, влажной рукой провела по вискам, подобрала волосы, долго смотрела на сына, и вдруг на ресницах ее засверкали слезы.

— Чего ты, мама? — не понимая еще того, что творится сейчас в душе матери, испуганно спросил Мишка. — Реветь-то зачем? Золото ведь!

— Слушай, сынок, что мать тебе скажет, — собралась наконец со своими мыслями Дарья, — слушай. Одно время я думала: нет у меня сына; в прошлом году сказала себе: сын у меня есть; а сейчас говорю: сын у меня, мой сын. Если так, золото это не наше. Чужое добра не приносит. Понял?

— Понял, — механически повторил Мишка, а у самого перед глазами Филька с золотым в кулаке, дед Кузьма с крючковатыми пальцами, поп Никодим и старик Мухтарыч. «Хорошо сделал другому — на душе веселье; никому на даешь — сохнешь!..»