Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Разумеется, всё было санкционировано, Салих Валидович. Вас, видимо, не было в городе. Обязательно, обязательно разберусь, — мямлил он в микрофон. — Есть, будет выполнено, Салих Валидович! Нет уж, я лично сам. Сам выеду.

Отдышался, вытер вспотевшие залысины, прикрыл поплотнее дверь, позвонил Антону.

— Вы понимаете, во что это может перерасти? — глотал он обрывки слов. — Хорошо, дам я опровержение. Возьму вину на себя. Но это же пощечина партийной организации района, удар по райкому! И какая гарантия, что через неделю-две не отыщется и второй такой же Калюжный!

Опровержение в газете опубликовано не было и после того, как Семен Калюжный прислал письмо за подписью директора МТС и главного агронома. А когда начался сенокос, с разгромной статьей по зоне Большегорской МТС выступил сам председатель райисполкома.

Семен Калюжный только руками развел. В статье и в редакционной передовой так ловко было закручено, так всё «обосновано», что прямым виновником «очевидного и во всей своей неприглядной наготе явно обозначившегося срыва уборки, включая жатву' и обмолот», оказывался не кто иной, как бывший политрук роты, посланный на укрепление кадров, у которого «думали поучиться боевой хватке», «которому вверили», а он «размагнитил», «пустил под откос». У него, мол, и раньше были «поползновения» и попытки замазать критику, представить в ином освещении общеизвестные и неопровержимые факты.

— «Смерть немецким захватчикам» и Семену Калюжному! — добавил уже от себя Вадим Петрович, возвращая газету механику. — У нас, брат, строго; не будешь опровержения писать.

— Странно, — Калюжный пожал плечами. — Пусть приедут и сами увидят это «иное освещение». На каменнобродских полях оно уже колосится. В пояс вымахало! А там, где «с ероплана мешок опорожнили», сплошные огрехи.

— И опять, вот увидишь, будут хвастать количеством убранных гектаров.

Вадим Петрович как в воду смотрел. Когда подошло время убирать яровые хлеба, на полях константиновского колхоза «Красный Восток» вперегонку хлопали крыльями конные лобогрейки, а каменнобродцы жали пшеницу серпами: машиной такую не взять — полегла от тяжести колоса.

Всех, кого можно было, поднял Андрон на ноги, даже древних старух и школьников. Маргарита Васильевна устроила во дворе настоящий детский сад. Деды по росе косили пшеницу косами. За Ермилов хутор спешили после утренней дойки Улита и Дарья, там же, не разгибая спины, работали и учителя. Расчеты с квадратного метра показывали: двадцать пять — тридцать центнеров давал гектар. Что еще сделать, чтобы спасти невиданное богатство? Задержишься на неделю — барабан молотилки будет жевать пустые колосья.

Агроном Стебельков и механик Семен Калюжный почти ежедневно бывали в колхозе, помогали Андрону, механик особенно. Душевным он оказался человеком, заботливым и во многом напоминал Николая Ивановича, В обед подсаживался к жницам; где беззлобным упреком, где шуткой подбадривал женщин. Первая стычка с Андроном давно забылась.

С Калюжным обо всем можно было говорить без утайки: жизнь изрядно помяла его самого, научила разбираться в людях.

И Андрон понял это. Захлестнула его неотвязная думка — вроде и найден выход, как спасти яровые, а одному на такое дело решиться смелости не хватает, — нигде про это не слыхано. А время идет, вот и овсы побелели; как тугие конские хвосты, сникли к земле золотистые кисти проса.

Ночью приехал Андрон в МТС, разбудил директора и Семена Калюжного.

— Послушайте, товарищи начальники, — начал он, присаживаясь на лавку, — рассудите по-партейному: правильно ли оно будет?

— Если для пользы делу, всё правильно. А что именно? — спросил Семен, натягивая сапоги.

— Колхозникам долг я отдал, это ты знаешь? — издали подбирался Андрон к тому, что заставило его среди ночи поднять уставших людей. — Немного, правда, всего пудов шестьдесят ржи размолол, выдал мукой, как по весне решили. Народ веселее стал, сам это видишь. Государству в казну отправил полсотни возов, семена на осень засыпаны. Это с рожью. Боюсь за пшеницу-кубанку. Море ведь разливное; а ну, осыпаться зачнет?

— Так что рассудить-то?

— А вот что, — Андрон положил свою руку на плечо Семена. — Вложат мне по хребту али нет, ежели я такую команду дам: нажала, скажем, старуха девять снопов — ставь их в общий суслон; десятый себе! На трудодень само собой подсчитаем, а это сейчас забирай. И без вычета. Тысячи ведь пудов в закрома положим!

Семен Калюжный даже привстал с топчана.

— И чего же ты заробел? — говорил он Андрону. — Да за это завтра же соседи наши ухватятся! Не себе ведь в карман положишь ты этот десятый сноп — народу. И народ тебе трижды воздаст. Трижды, ты понимаешь?

Туп и чванлив был Антон Скуратов. Мысли в мозгу у него проворачивались медленно и со скрипом, как. обсохшее мельничное колесо. Сам с собой никогда не спорил, рассуждениями себя не утомлял. Больше всего боялся, как бы не прогневить вышестоящее руководство. Терпеть не мог возражений и даже попыток доказать свою правоту. Поэтому надолго запомнил письмо Семена Калюжного, в котором были намеки на критику снизу. Поблажки давать нельзя! Тут только раз ослабь вожжи…

Подчиненных Антон делил на две группы: эти могут, эти не могут; всё зависело от того, как тот или иной товарищ воспринимает указания свыше. К первой категории относил редактора Ордынского и председателя колхоза «Красный восток» Илью Ильича — мужика изворотливого, который раньше других умел догадаться, чего же от него хотят. Андрон занимал промежуточное положение: может, и дело знает, да норовит иной раз по-своему повернуть. И почтительности особой не проявляет. Поэтому, когда Антону доложили, что на уборке яровых не больше как за неделю «Колос» выравнялся с «Красным востоком» и что там применены какие-то неведомые ему «десять процентов», Скуратов насторожился.

Вспомнил, что в земельном отделе толкуют про какой-то десятый сноп, сам позвонил в МТС. Карпа в конторе не оказалось, Калюжного также. К телефону подошел Стебельков.

— Что у вас там за партизанщина? — с места в карьер пустился Антон. — Билеты иметь при себе всем троим надоело?

— О чем это вы, товарищ Скуратов? — спросил озадаченный агроном.

— Что это за новое дело — «десятый сноп»?!

— Десятым снопом спасаем следующие девять.

— Прекратить!

— Что прекратить? Уборку?..

Антон бросил трубку. Встал, одернул подол шевиотовой гимнастерки, расправил складки под поясом. Прихватив пачку бумаг и тяжело отдуваясь, поднялся на второй этаж к Нургалимову.

— Черт знает, что это в самом-то деле творится у нас на Большой Горе! — начал он, прежде чем поздороваться с первым секретарем райкома. — Мое предложение такое: кого-то надо снимать!