Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

…Апрель брал свое. Вздулась, отшумела Каменка, валом хлынула через гать у мельницы, в ночь затопила луговую пойму. На березах у церкви хлопотали грачи. Мухтарыч выгнал артельное стадо в ближайший лесок. Коровы больше лежали, поднимались с трудом, но облезлых не было (хвойное пойло сказалось). Только в марте разрешил Андрон добавлять в соломенную резку понемногу сена, а завезли его на скотный двор еще по первопутку. Да и дал-то всего два воза, остальное велел сметать у конюшни.

— Были бы кости целы; мясо, оно нарастет, — не раз говорил он Дарье. — Падежа не случилось, и на том слава богу, а коню, как подсохнет, — в хомут.

Тут же, в березовой рощице, на солнечной стороне выставил свои ульи пасечник Никодим. Пчелы, вялые, с беспомощно раскинутыми крыльями, одна за другой выползали на крыши домиков, грелись часами, не шевелясь. Здесь же, на крышках ульев, Никодим приспособил маленькие корытца, пузырьков навешал на срезанных ветках; свежим березовым соком наполнял корытца. Подкормить бы пчел сахаром, да где его взять? Вот и придумал соком поить: на ночь снимал корытца, обдавал их крутым кипятком, чтобы плесенью не подернулись, насухо обтирал чистой тряпицей, а на зорьке вновь наполнял их.

Школьники сразу после уроков торопились к Пурмалю. Как и было условлено, каждый спешил к своей яблоне. Пролопатили, разрыхлили землю, стволы известью выбелили. Мусор собрали в кучи, сожгли, подправили изгородь. На березах лопнули почки; крохотные, со спичечную головку, свернутые в кулачок листики расправили зубчатые края. В густом, неподвижном воздухе с каждым днем всё ощутимее разливался медовый настой первой зелени. Развернулись коричневые чешуйки и на Анкиной яблоньке. Прибежала как-то девчонка, смотрит, а на ветках прицепились розовые комочки ваты. Возле одного пчелка сидит. И не улетает. Обхватила лапками чашечку и внимательно так рассматривает, что у нее внутри запрятано. Крылышками трепещет.

В этот день Пурмаль собрал ребят.

— Завтра, э-э-э, не нужно сюда приходить, — сказал он, растягивая слова. — Завтра тут будут другие работники. Они, э-э-э, о-чень сердятся, когда им мешают. Я и сам не приду: они о-чень не любит трубка.

А вечером Анка видела из окна, как по улице проехала телега с пчелиными домиками, плотно укрытыми мешковиной. Рядом с лошадью, держа ее под уздцы, шел огромный лохматый старик без шапки, в белой домотканой рубахе и с такой же белой бородой. Пурмаль ждал его возле школы.

— Знаю теперь, кто будет нам помогать, чтобы яблоки выросли! — крикнула Анка и тут же забралась на колени к Вадиму Петровичу. — Дедушка немец сказал, что они не любят, когда им мешают. Пчелы это! А одна уж; сегодня сидела на нашей яблоньке!

Вадим Петрович молча погрозил пальцем, и Анка замолкла, — вспомнила, что секрет надо хранить дольше. Она не видела, как улыбнулась мать, и не услышала от нее, как было раньше: «Не мешай! Дай отдохнуть человеку…» Девчонка была довольна, а до другого ей не было дела.

Поля просыхали медленно, — много талой воды приняла земля. Соседи уже отсеялись, — места у них выше, а каменнобродцы всё еще меряли шагом борозды. Пахали на лошадях, а трактор стоял на опушке. В районной газете Андрона нарисовали на черепахе, а константиновский председатель Илья Ильич пробивал облака на самолете. Карп заехал к Андрону вместе с новым своим механиком. В самом деле, почему ХТЗ до сих пор простаивает? Машина исправна, а трактористка вон жалуется на другое — наряда ей нет на пахоту. Совсем непонятно. Не доверяешь — так и скажи.

— А сколько ты мне горючего дал? — вместо ответа спросил Андрон.

— Столько же, сколько и константиновским. Ни больше ни меньше, — ответил Карп. — Думаешь, мне не обидно, что делегат московского съезда ударников на черепахе едет?

— Надо в кого-нибудь камнем бросить.

— Интересные у вас, однако, представления о нашей советской печати! — вступился за Карпа до того молчавший механик. — Надеюсь, рядовые колхозники мыслят более здраво?

— У колхозника думка одна — урожай получить побольше.

— А председатель палки в колеса вставляет.

Андрон снизу доверху осмотрел нового человека.

Роста среднего, в пехотной шинельке чуть пониже колен, в ботинках с обмотками. Лицо нездоровое, с просинью, взгляд колючий.

— Так сразу и палки? — спросил Андрон.

— А как же иначе назвать такое? Соседи рапортуют о завершении сева, а тут нашелся умник — пашет на клячах, а трактор в сорок пять сил держит на приколе! И я его не могу отправить в другой колхоз. Газета его справедливо критикует, указывает на ошибки, так он разобиделся: камнем, видите ли, в него метнули!..

Андрон еще раз глянул в лицо механика, буркнул нехотя:

— Поостынь чуток; осмотрись. А рапорта эти константиновские сбереги до осени. Сгодятся. Газета, говоришь, подправила? Чудно! Не подправила — осмеяла она меня, а только ко мне это ни с какой стороны не липнет.

— Вы уверены?

— Будет времечко, заезжайте деньков через десять. Заодно и редактора этой газетки не худо бы привезти. Знаем такого. За сто двадцать верст мастер он указывать на наши ошибки. На месте-то, думать надо, еще умнее окажется.

Эмтээсовский «козлик» взревел мотором, подпрыгивая на ухабах, умчался к Ермилову хутору. Рассерженный не на шутку механик гнал машину на предельной скорости. Карп сидел рядом, сосредоточенно дымил самокруткой.

— В райкоме сказали мне — «самородок» про этого вашего хваленого председателя, — заговорил наконец спутник Карпа. — А по-моему, он — консерватор! А вы-то чего молчите? Мне говорили, что по вашей именно рекомендации доверили ему руководство передовым колхозом района. Хорош «передовик», ничего не скажешь!

За хутором лежало вспаханное поле. В дальнем конце его виднелось несколько парных упряжек. Туда же тянулись подводы с мешками. Карп положил руку на колено механика. Машину оставили на обочине, молча шагали по рыхлому чернозему, направляясь к остановившимся телегам. Поле было уже пробороновано, и, видимо, не в один след: нога вязла по щиколотку.

В первой телеге верхом на тугом мешке сидел бригадир Нефед Артамонов, яростно высекал кресалом искру, чтобы раскурить носогрейку. Увидев Карпа и рядом с ним незнакомого человека, оставил свое занятие.

— Здорово, отец! — приветствовал его механик.

— Здорово.

— Что ж это с севом-то запоздали?

— Для ново запоздали, для ково, может, и нет, — не особенно дружелюбно отозвался Нефед. — А вы кто же такой будете? — принимаясь за свое кресало и посматривая на Карпа, осведомился он через минуту.

Механик улыбнулся, назвал себя:

— Механик я новый. Фамилия моя — Калюжный, а звать можно и попросту: Семен Елизарович.

— Стало быть, у нашего Карпа в помощниках? В таком разе знать бы должны — зерно раскидать дело немудрое; важно, во што и как ты его захоронишь, — не меняя тона, ворчал Нефед. — Коли механик по должности, опять же не можешь не знать, что трактор у нас один и сеялка тоже одна, Не горазд тут разгонишься.