Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Перед Новым годом среди ночи прибежал связной из штаба бригады:

— Где тут Дымов? Срочно к комбригу!

Вошел в штабную землянку, да так и прирос к косяку: сидит в переднем углу чернявая стриженая девчонка! Вскочила она со скамейки, первая протянула руку, а сама улыбается:

— Здравствуйте, гражданин Советского Союза! Не узнаёте?!

— Здравствуйте, — растерянно произнес Дымов и протер кулаками глаза. Головой покрутил даже.

— Спасибо вам за памятный мне урок, — продолжая улыбаться и заглядывая снизу вверх в заросшее лицо Владимира, говорила «фрейлейн» Эльза. — Я ведь в тот раз чуть было всё дело не испортила.

— Это… когда с кружкой? — вспомнил Дымов про первый допрос.

— Когда сапогом, — уточнила девушка.

Владимир виновато развел руками и не нашелся, что сказать. Здесь же, в землянке, были Леон Чугуров, теперь уже командир отдельной бригады, начальник политотдела Макаров и политрук Татаринова. На столе перед Чугуровым лежала туго набитая картами офицерская полевая сумка, а перед Макаровым — небольшой продолговатый пакет, завернутый в плотную промасленную бумагу. И все смотрели на этот плоский сверток, а Дымову безотчетно подумалось, что сейчас что-то должно произойти. Он тоже смотрел на пакет.

Начальник политотдела задал вопрос:

— Скажите, товарищ Дымов, когда и где вас принимали в партию?

— Я же вам говорил: в июле тридцать восьмого. За несколько дней до начала боев у Хасана.

— А орден за что получили?

Наступила долгая пауза. О том, что был награжден, Дымов никому не рассказывал.

— Если на то пошло, можно сказать и про орден. — Владимир еще помедлил, чтобы проглотить колючий комок. — За штурм высоты Заозерная, вот за что получил я эту награду.

— По тем временам это очень большая награда, Я бы не стал скромничать.

— Ордена всё равно нету. Что попусту говорить.

— А номер партбилета сможете вспомнить? — спросил до того молчавший Чугуров.

Владимир еще раз глотнул, назвал семизначное число, потом добавил второе — номер ордена.

Тогда начальник политотдела медленно, очень медленно стал развертывать пакет. Под промасленной бумагой оказалась плотная домотканая холстина, еще дальше — новенький носовой платок с голубыми каемочками, перевязанный ниткой. Вот и нитка развязана, на стол с глухим стуком упал орден, матово блеснула рубиновая эмаль пятиконечной звезды. У Владимира вздулись на шее толстые вены.

— Повторите еще раз номер, — проговорил командир бригады, рассматривая обратную сторону звезды. — Точно. И билет ваш, конечно?

— Мой, — шумно выдохнул Дымов. — Как же нашлось всё это, товарищ комбриг, где?!

— Об этом попросите рассказать «переводчицу». Да заодно и извиниться бы перед ней не мешало. Изуродовать мог человека, а она ведь в дочки тебе годится! — строго добавил Чугуров.

— На его месте и я поступила бы так же, — улыбаясь, проговорила девушка. — Если бы, конечно, имела такую силу.

Макаров вышел из-за стола.

— Поздравляю вас, Владимир Степанович! От души поздравляю! — говорил он, передавая Дымову партийный билет и орден. — В бригаде вас знают как отважного разведчика, дерзкого и находчивого воина. А то, что рассказала нам Зоя, стоит еще такой же награды. Считай себя снова в партии, хотя ты и не выбывал из ее рядов. Бери.

Бережно принял Владимир бесценную находку, вытер пересохшие вдруг губы.

— Вот видите, какой подарок к Новому году принесла вам наша Зоя! — положив руки на плечи Владимира, продолжал начальник политотдела. — Чем же вы ее отблагодарите?

— Меня благодарить не за что, — покачала головой «фрейлейн Эльза», пока Дымов собирался с мыслями. — Мне только передали ваш партийный билет. А сохранила его учительница Беляева из села Малые Горушки.

— А орден? Он же у коменданта был!

— В сейфе, — уточнила бывшая переводчица. — Вместе с теми вон картами, — и посмотрела на сумку.

Незнакомую ему учительницу из села Малые Горушки партизан-пулеметчик Дымов видел потом в землянке комбрига Чугурова. И вот что она ему рассказала.

В тот день, когда немцы заняли Остров, Татьяна Дмитриевна была на станции, думала съездить в Псков. О том, что и Остров наши оставили, она, конечно, не знала. Но вот вместо ожидаемого пригородного поезда на Псков промчалась дрезина. Какой-то железнодорожник прыгнул с нее на ходу и бросился к нефтяным бакам, которые находились неподалеку. Вскоре там оглушительно грохнуло, к небу один за другим взметнулись огромные огненные столбы. И на путях начались взрывы. В воздухе кувыркались обломки шпал.

Теперь ей трудно вспомнить, как она оказалась в домике на самой окраине поселка. По шоссе на Псков уже пылили громоздкие черные машины. С грохотом и лязгом они проносились под окнами. В кузовах за высокими бортами сидели чужие солдаты в приплюснутых касках и с зелеными, неживыми лицами.

Татьяна Дмитриевна стояла у окна и не слышала сдавленного шепота хозяйки дома, которая кружилась по комнате, как подбитая птица, и всё хватала из зыбки то матрасик, то одеяльце, и всё это валилось у нее из рук. Потом над головой учительницы звякнуло стекло, чуть пониже в неуловимо короткий момент образовалось круглое отверстие с белыми краями. Хозяйка охнула и осела посреди пола, а Татьяна Дмитриевна так и не могла еще понять, что это пули и что стреляют немцы с проносящихся мимо машин.

Потом что-то случилось на дороге. Один грузовик с солдатами опрокинулся на полной скорости, второй наскочил на него и тоже перевернулся. В разбитую филенку окна ворвался яростный скрежет танковых гусениц. Он заглушил вопли гитлеровцев. Броневым широким лбом с ходу танк боднул еще одну машину, поставил ее на попа, взревев мотором ринулся на офицерский лимузин, тяжело перевалился через груду сплющенного железа и человеческих тел, рявкнул из тупорылой пушки. Следом за ним шел с таким же металлическим грохотом еще один танк. И еще один.

Не отдавая себе отчета, Татьяна Дмитриевна высунулась из окошка по пояс, но чья-то сильная рука сорвала ее с подоконника и вытолкнула на кухню, к раскрытому лазу в подпол. Это сделал муж убитой хозяйки дома. Вокруг уже рвались снаряды.

Бой закончился так же неожиданно, как начался. Всё произошло в течение нескольких минут, и наступила гнетущая тишина. Она пугала больше, чем выстрелы. Потом по булыжной мостовой зацокали подковы, с храпом промчались две или три упряжки, протарахтели колеса. Хозяин выглянул в отдушину, проделанную в фундаменте.

— Наша батарея проскочила! — проговорил он, не поворачиваясь от отдушины. — Эти теперь дадут. — И вдруг засмеялся старческим дребезжащим смешком, раскинув в стороны руки, пошел вдоль стен, натыкаясь на глиняные горшки и кадушки, бормоча что-то невнятное.