Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Как это будет по-рюсски? — начал он, подбрасывая на ладони пистолет. — На порядок номер считай!

Первый, третий и пятый упали возле каменного забора. Владимир оказался вторым в шеренге, а на другой день остался один в камере, — его сосед обломком стекла разрезал себе ночью запястья на обеих руках.

Потом — лагерь на торфяном болоте за городом. В первый же день Дымов забрался было в пустую вагонетку, — думал переждать до ночи. Нашли. Зверски избили. Похоже, что переводчица подсказала начальнику лагеря, что Дымов понимает в машинах. Он до глубокой осени работал потом машинистом на торфодобывающем экскаваторе. О побеге не могло быть и речи, — лагерь к тому времени обнесли проволочным заграждением в три кола. Проволока — под током. Ввели новые правила: когда выходили на работу, у ворот считали пленных пятерками, правофланговый отвечал за шеренгу до вечерней проверки. За побег одного остальные сами рыли себе могилу. На стене головного барака охранники повесили зеленый брезент. На нем была нарисована карта Советского Союза. Синяя лента фронта всё передвигалась и передвигалась на восток. Флажки со свастикой вонзались всё в новые и новые города — каждый день ножом в сердце. Раз кто-то из пленных сказал: «Кончали бы уж скорее. Москву всё равно нам не удержать» — и вытащил из кармана фашистскую листовку. Утром его нашли под нарами с выпученными, остекленевшими глазами.

Когда умывались возле деревянной конской колоды, сосед Дымова по карам — донецкий шахтер — почему- то дольше других оттирал песком свои руки. Пфлаумер лютовал, а «фрейлейн» Эльза — так звали переводчицу — пожимала плечиками. К тому времени она сменила стоптанные башмаки на щегольские хромовые сапожки, на широком офицерском ремне с портупеей носила маленький браунинг…

Это было, пожалуй, в конце ноября… Пленных выстроили перед картой в четыре ряда, завернули фланги. Долго ждали кого-то. Наконец от караульной казармы подошли четверо: начальник лагеря, комендант Пфлаумер с переводчицей «фрейлейн» Эльзой и еще один офицер — толстый, в кожаном реглане с дорогим меховым воротником и в фуражке с черным околышем. Он поздоровался с пленными и произнес речь.

— Господин полковник, — переводила Эльза, — обращается к вам от имени родины, от имени ваших родных и близких. Он отдает должное уважение мужеству русского воина. Он сам солдат и презирает предателей. Но вы жестоко заблуждаетесь — вас предали раньше. Время покажет, кто прав.

Полковник утвердительно покачивал головой, потом остановил переводчицу и заговорил сам по-русски, довольно свободно подбирая слова:

— Я хорошо знаю Россию, долго жил в Петербурге до той война. Знаю, как жил русский крестьянин до революция, как он живет теперь. У него отобраль землю и веру в бога. Это не есть справедливо. Великий германский армия очищает ваша страна от большевиков и евреев. Наши танковые дивизии окружайт Москва, что вы видите здесь, на карта, германский верховный командование по радио сказал всем ваши солдаты: «Штыки в землю!»

— Мели, Емеля, — про себя буркнул сбоку Дымова тот же шахтер. А полковник продолжал:

— Евреи и комиссары мешают вам найти правильный дорога. Ваши дезертиры делают плохо с мирный житель. Поэтому немецкий командование не может сказать вам: «Ступайте домой». Еще месяц-два надо работать. Потом — конец. Ваше правительство давно уже бежало из Кремль.

От столь продолжительной речи полковник устал, Он сделал передышку, вытер виски и шею платком.

— Я сказал, что русский дезертир делает плохо с мирный житель. Немецкий командование не может иметь каждый маленький деревенька свой гарнизон. Но у нас есть русский генерал Власоф. Он говорит вам: идите моя освободительная армия. Вам сейчас будут выдавать прокламация.

«Фрейлейн» Эльза развернула при этом принесенный с собою пакет и обошла строй. Не поднимая глаз, она совала в руки пленных бумажки с портретом изменника Власова. Перед Дымовым задержалась, судорожно глотнула, будто собиралась что-то сказать. И заторопилась дальше.

В этот день, впервые за всё время нахождения в лагере, пленные ели горячую похлебку с мясом, а к вечеру каждому выдали еще и по пачке махорки. Потом стали по одному вызывать в кабинет начальника лагеря. Перед полковником лежал длинный список. Тут же находилось еще несколько офицеров, комендант и переводчица. Полковник вежливо предлагал вошедшему стул, угощал сигаретой. Заводил разговоры о доме, семье, спрашивал, нет ли каких претензий и жалоб.

— Какие тут могут быть жалобы? — вопросом на вопрос ответил Дымов, когда и его спросили о том же. — Всё хорошо. Всё правильно. Русский мужик — грубый и неотесанный. Только так его и учить надо — понял бы, что Россия и Германия не одно и то же.

— О да! Яволь! — Полковник расплылся в довольной улыбке.

Пфлаумер настороженно покосился на танкиста, попросил Эльзу перевести.

— Я вижу, вы есть образованный человек, сержант Дымоф! — тянул полковник. — И если бы не этот беда, был бы уже офицер.

— Пожалуй, — согласился Владимир. Помолчал немного и добавил: —Только тогда я не стал бы попусту тратить время на такие вот разговоры с пленными. Если бы даже они были и старше меня по званию.

— О! Я понимайт! Люблю прямой мущински разговор!

В этот раз полковник сам перевел немцам сказанное Дымовым и, продолжая улыбаться, задал новый вопрос:

— А хоте ль бы вы стать офицером?

— Мало ли что я хочу.

— Генерал Власоф будет давать большой чин. Много денег. Вы еще совсем молодой человек, Дымоф. Соглашайтесь скорее.

Полковнику, видимо, очень нравилось разыгрывать роль культурного офицера. Оказывается, он уже всё знал о Дымове: как тот вел себя на допросах, как пытался совершить побег из лагеря.

— Это напрасный риск, — сказал полковник, когда зашел разговор о вагонетке.

— Думал поспать немного, — ровным голосом ответил Владимир. — Уйти-то ведь всё равно некуда. Да об этом теперь никто и не думает. Сами видим — отпрыгались.

Полковник быстро взглянул на пленного и опять перевел офицерам слова Дымова, как бы желая показать им, что умеет разговаривать с этим народом. Повертел в руке карандаш и против фамилии танкиста поставил жирную точку. Подумал еще и подчеркнул два раза.

— Всем, кто идет служить освободительный армия, — начал он торжественно, — немецкий командование возвращает военное звание, ордена и другие знаки различия. Хотели бы вы получить обратно свой орден?

— Мне его Михаил Иванович Калинин вручал. Всероссийский староста. А теперь из ваших-то рук не совеем оно и пристало.

Полковник сделал вид, что не всё понял. Однако спросил, за что и когда награжден танкист.

— Приятелей ваших живьем давил на Хасане.