Анатолий Иоффе - Записки врача-гипнотизера

Такие вот лаконичные черточки, детали, нюансы были излюбленным приемом Иоффе. Громогласному смеху он предпочитал тихую улыбку, стучанию кулаком – укоризненный взгляд.

А между тем, это был очень сильный человек. Сильный физически (спортсмен и тренер, Иоффе владел боксом, хорошо плавал, отлично играл в большой и настольный теннис) и сильный духовно. Когда в расцвете сил (и физических и творческих – ему только исполнилось 36) на него обрушилась неизлечимая болезнь, он сказал:

– Я врач, и поверь – знаю, что такое. И знаю, сколько мне отпущено. Здесь, как говорится, существует «вилка»: от нескольких месяцев до нескольких лет. Постараюсь вытянуть максимум.

Потом были долгие месяцы борьбы с болезнью, не с болезнью собственно – не существует пока еще средства, способного прекратить ее разрушительное действие, – борьбы за жизнь, за «максимум». Он продолжал работать. Сам приговоренный, облегчал страдания других. Люди шли к нему домой, разыскивали в санатории «Чемал» на Алтае, где он проводил летние месяцы. Он никому не отказывал в помощи. А кроме того, писал. Понемногу, но писал новые юмористические рассказы, вел записные книжки, составлял сборник «Часы блаженства». Сборник вышел после его смерти, автор успел только подписать корректуру. У меня хранится дарственный экземпляр этой книжки, но надписана она уже матерью Анатолия Анной Константиновной.

Незадолго до конца он говорил:

– Я ведь почему карабкаюсь? Может, случится чудо. Наука сейчас развивается стремительно – и вдруг где-то на планете найдут способ борьбы с этой болезнью. Найдут завтра, послезавтра, через месяц. Значит, этот месяц стоит прожить.

Это не было слепой верой хватающегося за соломинку. Это было убеждением врача. Задолго до собственной трагедии он писал, ободряя и поддерживая других: «…в наш век в медицине возможны такие драматические случаи: человек умирает или становится инвалидом от болезни, которую через несколько лет вылечивают за короткий срок или вовсе не допускают ее развития. Поэтому, когда скептики с легкой усмешкой говорят о нереальности чего-либо, хочется возразить им: « Сегодня нереально, а через несколько лет может быть вполне реальным…»

Анатолий Иоффе в литературе мало успел сделать. Не стану прибегать к традиционной формуле: сделал мало, да сказал много. Мало – оно и есть мало. Но существует у литературы (если она настоящая литература) счастливое и благодарное для посвятивших себя этому труду свойство. Один, могучий и щедрый талант, застраивает своими «городами» полпланеты. Другой оставляет после себя скромную «улочку». Но, в отличие от реальной улицы, литературную снести невозможно. Вырастут рядом молодые жилмассивы, дворцы, небоскребы, а улочка все равно будет жить. И если прописаны на ней добрые чувства, нестареющие мысли, улыбки и печаль, теплота и благородство – люди придут сюда.

Я верю, что тропка на «улицу» Анатолия Иоффе не зарастет травой.

Николай Самохин

– Внимательно слушайте мой голос! Ваши веки тяжелеют, тяжесть разливается по всему телу! …Все тише, все темнее становится вокруг вас…

Женщина смотрит на блестящий шарик, но не засыпает, хотя я усыпляю ее минут двадцать. Мой голос начинает хрипнуть, на лбу – капли пота, а ей хоть бы что. Я так устал, что с удовольствием сам бы сейчас заснул, а она все так же смотрит не шарик и не засыпает. Больная, наверное, добросовестно старается заснуть, ведь она пришла лечиться ко мне от мучительной болезни, но сон не наступает. Врачи, пришедшие посмотреть на первый в этом городе сеанс гипноза, начинают переглядываться. «Прихвастнул», – наверное, думают они. А мне хочется сказать: «Да нет же, честное слово, у меня получалось раньше! И ведь не каждого можно усыпить!» Все равно неприятно. Я не сдаюсь, хотя дело близится к неприятной развязке.

– Ваша голова словно наливается свинцом, – хрипло говорю я. Это моя вытянутая рука словно налилась свинцом! Она начинает дрожать. Я напрягаю всю силу воли, чтобы руки не опустились. Ой, как нехорошо!

Внезапно веки женщины закрываются, по телу пробегают легкие судороги.

Заснула! Сон неглубокий, но даже такая маленькая победа радует, хотя усыпить – это полдела, главное – вылечить ее гипнозом. Для этого нужно огромное умение, опыт. А откуда они у меня, когда мой врачебный стаж – четыре месяца? Но выход только один: идти вперед, рискуя заблудиться в дремучем лесу человеческой психики. Мало кто может сказать, что знает психику человека, но многие из тех, кто говорит, что знает, глубоко заблуждается.

Однако, в этом городе врачи-гипнотизеры нужны сотням терапевтических, хирургических, кожных больных, не говоря уже о некоторых нервнобольных, которым лечение гипнозом совершенно необходимо.

Получилось так: я был направлен работать кожным врачом на большой металлургический завод, но когда главврач узнал, что я занимался в институте гипнозом, он предложил мне еще работать в кабинете психотерапии (лечения словом и внушением) в городском кожном диспансере.

В жизни не никогда не знаешь точно, что выйдет из дела, которым начал заниматься: или «пшик» или оно оставит след на всей твоей судьбе, войдет в твою плоть и кровь, определит отношение ко многим вещам. Так же бывает, когда знакомишься с людьми: чаще всего не подозреваешь, что получится из нового знакомства.

Начав заниматься гипнозом «по совместительству», я не мог знать, чтó из этого получится. Ведь основной работой было амбулаторное лечение кожных больных. Помню, до начала занятий гипнозом я пережил несколько неприятных недель: работал один, редко имея возможность посоветоваться с опытными товарищами, и вдруг почувствовал, что стою на одном месте: применяю два десятка лекарств в своей практике, шаблонно выписываю пасту Лассара, ляпис и хлористый кальций по столовой ложке три раза в день.

Где же просвет, где же творчество? Может быть, творчество в работе врача – это пустые слова? Больные приходили и уходили, унося одинаковые рецепты. Снова открывается дверь:

– Здравствуйте.

– На что жалуетесь?

Неужели я обречен всю жизнь выписывать хлористый кальций? Когда я выдавливал из себя: «…По столовой ложке три раза в день», – мне становилось неловко. Где же ключ к пониманию болезни?

Выйти из этого тупика мне помогли занятия гипнотерапией. Работа озарилась, наконец, светом осмысленности. Я почувствовал, что надо очень многое понять в человеке, чтобы его вылечить. Я понял, почему иной раз слабое лекарство действует вернее, чем сильное. Мне стало ясно, насколько мало я знаю психологию человека, и я постарался узнать ее больше.

– Следующий! – я стараюсь сделать вид, что для меня это действительно «следующий» – сотый, тысячный больной.