Вильям Козлов - Услышать тебя

На этом, думал Сергей, и закончится их дружба, но утром, выйдя из гостиницы, он увидел верного Дружка, который стоял у крыльца и сдержанно приветствовал нового хозяина, которого он выбрал сам. Губы собаки сморщились, сбоку показались белые клыки — Дружок улыбался. Правда, улыбка у него получилась несколько кривая, но все равно симпатичная. До самого отхода поезда он повсюду сопровождал Сергея: и на льнокомбинат, и в ближайший колхоз, и в чайную. Когда подошел скорый — а он и останавливался-то в Кунье на две-три минуты, — симпатичная морда Дружка стала грустной-грустной. Он пристально смотрел в глаза Сергея и будто говорил: «Возьми меня с собой. Я нашел тебя, хозяина». Куда Сергей мог взять Дружка? В Нелидово к шахтерам? Или в город Белый? Сергей будет фотографировать знатных людей района, а Дружок — носить в зубах штатив и фотовспышку? И потом, наверное, у такого великолепного пса хозяин есть, хотя, судя по тому, как пес истосковался по ласке, хозяин у него не из добрых.

Дружок не побежал вслед за вагоном, даже не залаял. Все так же пристально смотрел в глаза Сергею, чуть заметно поворачивая голову вслед уходящему вагону. И Сергей знал — крикни он: «Дружок, ко мне!» — пес пружиной сорвется с места и одним прыжком вскочит в тамбур. Но Сергей не крикнул, и Дружок остался на перроне. Таким и запомнил его Сергей: грустная-грустная собачья морда и умный пристальный взгляд…

И вот теперь, на обратном пути, когда поезд остановился в Кунье, Сергей еще на ходу выскочил на перрон и стал озираться, хотя понимал, что смешно после недельного отсутствия надеяться снова увидеть на станции собаку. А увидеть Дружка ему очень хотелось.

Сергей Волков одним из первых пришел на автобусную остановку и теперь с интересом смотрел, как грузчики заталкивают в багажный вагон громоздкий продолговатый ящик с черными надписями. Косые лучи освещали зеленый вагон, грузчиков и ящик. У Сергея мелькнула мысль: не сфотографировать ли? Уж очень хорош был бы снимок. Прямо на первую газетную полосу под рубрикой «Для новостроек родины».

Он, возможно, и сделал бы снимок, но тут увидел идущую по перрону девушку с каштановыми волосами, в легком бежевом пальто. В одной руке сумочка, в другой — вместительный полиэтиленовый мешок с разноцветными надписями. Позади шел высокий молодой офицер с кожаным чемоданом. Девушка остановилась у памятника Ленину и, прищурив глаза, осмотрелась. Офицер, бросив взгляд на приближающийся к составу сменный локомотив, поставил на землю чемодан и повернулся к незнакомке.

— Все когда-нибудь кончается, — сказал он. — Вот вы и приехали, а мне еще двенадцать часов тащиться до Риги… Вы когда-нибудь были в Риге?

— Я слышала, очень красивый город, — ответила она мягким приятным голосом.

— Мне нравится Рига. Я там служу.

— А я люблю Москву, — сказала девушка. — Вчера только уехала и уже скучаю.

Лейтенант с сожалением взглянул на круглые вокзальные часы и вздохнул:

— Через две минуты отправляется…

Он достал из кармана записную книжку, вырвал страничку и быстро что-то написал.

— Кто знает, может быть, занесет вас попутным ветром в Ригу…

— Спасибо, — сказала она и небрежно сунула листок в сумку.

Лейтенант переступил с ноги на ногу, скрипнул новыми черными ботинками. Лицо у него стало напряженным, как у человека, который хочет сказать что-то важное и не решается. Он стоял спиной к поезду и не видел, как вагоны мягко, без шума покатились. Наверное, он все-таки решился сказать, что намеревался, и даже раскрыл было рот, но тут вмешался Сергей:

— Лейтенант, если вам действительно нравится Рига, то советую поторопиться: поезд уже тронулся.

Офицер метнул на него быстрый взгляд и снова уставился на девушку. Лицо у него стало растерянное. Что-то пробормотав, он протянул ей руку, но она в этот момент нагнулась за чемоданом; потому что подкатил автобус. Тогда лейтенант — Сергей отдал ему должное — не растерялся, щегольски козырнул и даже прищелкнув каблуками.

— До свиданья, — улыбнулась девушка и отвернулась, так как нужно было вслед за пассажирами продвигаться к распахнутой двери автобуса.

Лейтенант припустил к набиравшему скорость поезду. Вскочил на подножку предпоследнего вагона и, перегнувшись из-за спины проводницы, стал махать рукой, но девушка уже не смотрела в его сторону. Сергей улыбнулся и помахал вместо нее. Лицо у лейтенанта стало кислым. В следующий момент хвост поезда исчез за приземистым кирпичным зданием пакгауза.

— Разрешите, я вам помогу? — Сергей взял у приезжей чемодан и поднялся вслед за ней в автобус.

Сергей вьюном вертелся у высокого зеркала в углу сумрачной комнаты. Проклятый, будто жестяной, воротничок белой нейлоновой рубашки не застегивался. Пуговица становилась наискосок, поперек, только не так, как ей полагалось. Застегнув наконец воротничок, нацепил галстук, облачился в свой единственный парадный костюм несколько устаревшего фасона. Засунул в верхний карман пиджака сложенный треугольником чистый платок, но, взглянув на себя в зеркало, поморщился (типичное пижонство!) и снова запихал платок в карман брюк.

— Как на свадьбу собираешься, — съехидничала мать.

Она заглянула из кухни в комнату. В руках тарелка и полотенце.

Сергей налил из флакона на ладонь зеленого пахучего одеколона и похлопал себя по свежевыбритым щекам.

— Я сегодня, кажется, встретил свою Прекрасную Незнакомку, — сказал он, моргая: одеколон попал в глаз. — Какие глаза…А улыбка! — Сергей растопырил пальцы и уставился на ладонь: — Мозоль натер, пока тащил ее чемодан до гостиницы…

— И не лень? — сказала мать. — Лучше бы дров с Генкой напилили и накололи… Все-таки для дома польза.

— Я ее на танцы пригласил, — продолжал Сергей. — Как ты думаешь, придет?

— Мне-то что за дело до твоих вертихвосток!

— Вертихвостки… — невозмутимо повторил Сергей. — Это птицы такие есть, да? Они хвостиком вертят вправо-влево, вверх-вниз… Трясогузки, по-моему?

Мать с трудом сдержала улыбку. Вытирая и без того сухую чистую тарелку, ворчливо спросила:

— Ночевать-то придешь?

— Можно подумать, что я дома не ночую! — возмутился Сергей.

— Думаешь, я не слышу, как ты каждый день под утро потихоньку дверь открываешь?

— Ладно, теперь с песнями буду возвращаться, — рассмеялся он. — Какая твоя любимая? Кажется, «Полюшко-поле»…

— Ты вспыхиваешь, как порох, — сказала мать. — В любую драку можешь ввязаться, а я лежи всю ночь, не смыкая глаз, и думай, думай…

— А ты не думай, мать, — посоветовал Сергей. — Спи. С улицы влетел в комнату Генка. Раскрасневшийся, с разноцветным чубом. Такого удивительного чуба, как у братишки, Сергей ни у кого не встречал. На правой стороне головы волосы росли у Генки гуще и гораздо быстрее. По краям темные, а к центру все светлее, превращаясь в белую кисточку.