Кирилл Голованов - Море дышит велико

Эсминец под флагом командующего шел в прибрежном районе, который изобиловал опасностями. Старший лейтенант Шарков работал, упираясь животом в прокладочный стол. Он почти лежал на карте, которая из-за качки то и дело наклонялась в разные стороны. В такой позе не требовалось держаться, обе руки были свободны. При скорости двадцать восемь узлов эсминец оставлял за кормой почти пятнадцать метров за каждую секунду. На таком ходу штурману отвлекаться недосуг, но Шарков обрадовался, когда среди ночи в рубку заглянул Женька Лончиц.

— Корпишь, старая перечница?

— Заткнись и сиди тихо, — отозвался штурман, не оборачиваясь. Он узнал Женьку по голосу. — Будет момент, потреплемся.

Не очень благозвучные обращения ничуть не смутили того и другого. Наоборот, в них выражалась грубоватая мужская симпатия. Коллега-связист не мешал Шаркову заниматься своим делом, зато теперь не так тянуло ко сну.

В паузах между расчетами штурман рассказал о блажи корабельного инженер-механика, который захотел овладеть штурманским ремеслом. Механику на походе было скучно, его подчиненные вполне самостоятельно справлялись с обслуживанием действующих механизмов. Вот он и надумал расширить свою квалификацию, собираясь потом сравнить свою прокладку на карте с эталонной работой штурмана.

— Вот похохочем после похода, — обрадовался связист.

— Ну ты, хрен! — возмутился Шарков и добавил после паузы: — Предупреждаю: молчок в тряпочку. Я обещал.

— Боится оскандалиться?

— Возможно. Но главное, кэп фитильнёт за самовольное оставление своего поста.

— Подумаешь, цаца. Я вот тоже покинул…

— И тебе вломят, будь здоров, если застукают. Не забудь, на борту «батя».

— Начальство по ночам видит сладкие сны, — философски начал связист, но поперхнулся.

Дверь в ходовую рубку эсминца отворилась, и в её проеме блеснул чёрный хром. Лончиц моментально сообразил, чей это реглан, и без задержки выскользнул в противоположную дверь. Адмирал наклонился над штурманом, заглядывая на карту.

— Ну ты! — недовольно сказал Шарков, по-прежнему занятый своими расчетами. — Не дыши в затылок перегаром!

Командир эсминца, сопровождавший командующего, хотел призвать нахала к порядку. Но адмирал, улыбнувшись, приложил палец к губам.

— Дай закурить, — потребовал штурман через некоторое время, сосредоточенно работая с мореходными инструментами.

Адмирал, явно забавляясь ситуацией, вынул портсигар с папиросами «Северная Пальмира» и протянул штурману через его плечо.

— Вот скотина! — удивился Шарков. — Буржуй! Какую марку куришь!

Командир эсминца ежился от каждого слова и кипел от возмущения. Однако ему было приказано молчать, а штурман по-прежнему не оборачивался. Адмирал неторопливо снимал реглан, наблюдая за развитием событий.

— А спичку? Я за тебя буду давать?

Незнакомая зажигалка, возникнув из-за спины штурмана, фыркнула искрами на фитилек. Прикуривая, он скосил глаза и ослеп от пламени золотых нарукавных нашивок. Шарков тотчас вскочил, вытянувшись в струнку. Брошенная папироса металась по карте, а он очумело моргал, никак не понимая, почему вместо Женьки Лончица перед ним очутился сам «батя».

— Продолжай работать, — смеялся тот, ничуть не обидевшись на эпитеты. — Я ведь заметил, как отсюда твой кореш рванул…

Но Шарков по-прежнему не реагировал, замерев, как на плацу.

— Ладно, командир, пойдемте на мостик, — сказал адмирал. — А то он нас ещё на мель посадит…

Шутливое предположение оказалось почти пророческим, Когда, отдышавшись, Шарков вновь принялся за свою работу, то сразу же заметил: отсчеты эхолотов перестали соответствовать глубинам, показанным по курсу на морской карте. Пеленгаторы уточнить место не могли по причине отвратительной видимости. Сигналы радиомаяков, как назло, пропали в помехах. Профессиональный долг заставил Шаркова доложить о сомнениях на мостик. Отдали якорь. Начальство принялось проверять прокладку, но тоже не обнаружило отклонений. Однако для всех было ясно, что истинное местонахождение корабля потеряно. Вот тогда-то Шарков снова вспомнил о нелепой причуде инженер-механика, хотя абсолютно не верил в его способности. Командир эсминца, как и ожидалось, рассердился, а «батя» нетерпеливо приказал:

— Давайте его сюда!

Ошибка наглядно выявилась при сличении карт. Механик получил от командующего именные часы за освоение смежной профессии, а Шаркову пришлось отвечать.

— Я не хотел вас обидеть, — заявил штурман на разборе.

— Охотно верю, — засмеялся «батя». — Командир корабля собирался обратить ваше внимание на внезапную смену собеседников, но, между, прочим, с приятелями тоже стоит разговаривать повежливее…

— Есть! — с облегчением сказал Шарков.

— Однако военный штурман обязан быть готовым к потрясениям, и не только таким забавным, как это,

У вас же сдали нервы. Следовательно, вы ещё не готовы психологически к выполнению обязанностей на флагманском корабле. Отдел кадров подберет для вас другую, посильную работу…

Очутившись на «Тороке», старший лейтенант Шарков досадовал только на себя. «Батя», по его мнению, был прав, несмотря на суровые оргвыводы. И когда потребовалось наглядно предостеречь молодых коллег — вахтенных офицеров, штурман подал капитан-лейтенанту Выре идею организовать для них предметный урок. Теперь было бы к месту рассказать Чеголину и Пекочинскому всё о себе. Ошибка — ещё не порок, и самокритика унизить не может. Но Евгений Вадимович Лончиц придерживался строгих понятий о субординации. Судя по всему, он опасался, как бы не выплыла и его роль в том ночном эпизоде. Чудак! Шарков и на эсминце не признался в том, кто приходил к нему в рубку поболтать. Тем более не было смысла трепать имя старпома здесь, на «Тороке». Старшему лейтенанту Лончицу так хотелось прослыть строгим и безупречным.

В итоге штурману пришлось ограничиться латинской пословицей о петухе и его помете, после чего капитан-лейтенант Выра, взглянув на Чеголина и Пекочинского, подвел итог:

— Один будет наказан за обман, и оба — за легкомыслие…

Сразу после подъема флага дульные срезы пушек перекрестили по рискам чёрной дратвой и вынули из клиновых затворов стреляющие приспособления. Почему мир выглядит наряднее, если смотреть на него через трубу? Особенно через стомиллиметровую трубу столько-то калибров длиной. Канавки нарезов вились по сверкающему металлу. Яркий круг, поделенный нитяным крестом на четыре одинаковых сектора, подобно светилу катился по горизонту, и отдаленная часовенка на побережье, выбранная за точку наводки, казалась в нем лакированной.

Главный старшина Буланов сдержанно торжествовал, когда прицелы горизонтального и вертикального наводчиков уткнулись в ту же часовню. Не зря же он предупреждал о том, что «ручаатса» за согласование оптических осей. Чеголин почти обрадовался, когда наконец ему удалось обнаружить неисправность в центральном артиллерийском посту. Старшина второй статьи Мыльников разводил руками: