Кирилл Голованов - Море дышит велико

Сразу после швартовки Бестенюк побежал к флагманскому механику. Тот организовал обследование подводной части, и водолазы обнаружили обрывок стальной оттяжки, которая торчала из втулки кронштейна гребного вала.

Вахтенный офицер Чеголин хорошо запомнил, как уходил с мостика «командор» после доклада о результатах обследования. Оказывается, старикам тяжелее всего спускаться по трапу: колени у них не сгибаются и надо двумя ногами вставать на каждую ступень.

На флоте нет понятия более мнимого, чем «дымовая труба». Из топок обычно допускаются наверх лишь газы почти абсолютной прозрачности. Каленые струи плавят очертания надстроек. Мачты, антенны — всё смещается и мельтешит в глазах, как мираж. Но бывает, когда зазевается вахтенный котельный машинист, труба харкает грязным облачком. И тогда старпом, тут же потребовав к телефону инженер-механика, непременно возложит на него ответственность за стирку жестких шлюпочных чехлов и брезентовых обвесов на ходовом мостике, а командир корабля обязательно напомнит при этом, что стыдно пачкать небосвод и тем самым демаскировать военный корабль. Словом, «шапка дыма» влечет неприятности, и потому среди военных моряков это выражение давно уже стало нарицательным.

Неожиданный ремонт «Торока» вместе с потерей трала бесспорно явились «шапкой дыма» на весь флот. На сторожевике работала комиссия, которая первым делом приняла от капитан-лейтенанта Выры пакет с опечатанными корабельными документами. Потом стали опрашивать свидетелей. Комиссия должна была принять во внимание особое мнение командира боевой части пять, зафиксированное на страницах вахтенного журнала, но от этого не было легче. Юрий Владиславович отбыл с корабля на «скорой помощи» с острым сердечным приступом, а его замечательный портсигар неожиданно оказался у инженер-механика Бестенюка.

— Он что, забыл это в каюте? — поразился Пекочка.

— Нет, вызвал меня через рассыльного… Говорит, что теперь ему всё равно не курить.

— Как могли польститься? — вмешался старпом фамильная реликвия, ценнейшая вещь, она передавалась из поколения в поколение. Понятно?

— Честное слово, отказывался, но Мочалов, как врач, запретил его волновать.

Подарок механику казался необъяснимым. Его особое мнение в журнале возлагало на старика всю ответственность за аварию. Это вполне могло вызвать его раздражение, обиду на упрямца, который посмел так подвести начальство. И вдруг всё наоборот.

— Награда за мокрые штаны? — усмехнулся Пекочинский.

— Слушай такую вещь, — сказал Выра. — Механику, точно, награда, а всем — урок, чтобы не считали субординацию выше здравого смысла. «Один раз не поверил специалисту, — заявил мне Юрий Владиславович, — и вот отплавал свое».

— Уж лучше бы я ошибся, — вздохнул Бебс. — И потом попробуйте достать материалы для ремонта.

— Но почему подарили ему, а не вам, Василий Федотович? — недоумевал Лончиц. — Решение было ваше, и вся ответственность — на командире корабля,

— Совершенно справедливо, — подхватил Пекочка.

Макар Платонович тоже закивал, а механик, вспыхнув, слегка отодвинул раскрытый портсигар. Но как можно передаривать? И кто согласится принять?

— Удивляюсь, Евгений Вадимович, — возразил Выра. — Неужели вы, как воспитатель, не догадываетесь? В таком случае не было бы никакого урока.

Старпому пришлось согласиться с мнением командира. При этом он строго осмотрелся, стараясь установить, кто засомневался в его педагогических способностях. Однако и сам Выра возразил слишком уж быстро, будто поделившись заранее обдуманным. Василия Федотовича можно было понять. Кто бы не счел за честь унаследовать штуковину, которая помогала нести флотскую службу добрую сотню лет? Командиру «Торока» достался иной подарок, который буквально нашел его сам, но вряд ли доставил удовольствие. Капитан-лейтенант Выра не ощущал старческого одиночества, и потому его не умиляла холопская собачья преданность. Но выдворять бывшего фаворита Василий Федотович тоже не захотел. Жулик лез в каюты, выпрашивая подачки, болтался под ногами в каюткомпании и, в частности, мешал Чеголину выполнять обязанности дежурного по кораблю.

Председатель комиссии, который был назначен командующим, прибыл на легковушке к борту «Торока» в самый неподходящий момент, когда Чеголин давал объяснения экспертам. Докладывая им, как удалось попасть в мину с первого выстрела, лейтенант не подозревал о том, что главный герой этой истории снова решил всех удивить. Рочину вздумалось доказать, что натянутый стальной швартов вполне может заменить турник, если, конечно, отклетневать, то есть особым способом обмотать необходимый участок троса просмоленной парусиной. Старшина лихо крутил «солнце» вокруг швартова под общее одобрение болельщиков. Никому не было дела, что налицо грубое нарушение воинского порядка и техники безопасности. Вахтенный у трапа и дежурный по низам тоже глазели на гимнастические упражнения Рочина и опоздали дать сигнал для встречи председателя комиссии. И только Жулик, сразу учуяв, что ступивший на палубу моряк по знакам различия весьма похож на прежнего хозяина, встал на задние лапы в ожидании подачки.

— На поверку выходит, что пес здесь самый дисциплинированный, — сдержанно заметил прибывший, когда Чеголин, с опозданием представившись, сопровождал его к командиру корабля.

Даром это пройти не могло. Вызов к старпому с вытекающими отсюда последствиями был неизбежен. Отшвырнув в сердцах «самое дисциплинированное» животное, Чеголин послал рассыльного за старшиной команды комендоров.

— «Дробь получается», Иван Аникеевич. Почему личный состав на пирсе? Что у нас по распорядку?

— Кормовое орудие пробанили. Остальное в порядке. Ума не приложу, чем еще занять народ…

Старшина команды был прав. Любой коллектив превратится в зевак, если не поставить четких задач. Распорядок дня на сей раз был составлен наспех. Все были озабочены проверочной комиссией.

— Так. Это исправим. А ваш Рочин? Не понял за службу, для чего нужны швартовы, или считает, что теперь ему дозволено всё?

— Виноват, — нахмурился Буланов. — Недосмотрел…

Старшина первой статьи Рочин заслуживал наказания. Более того, Артём был обязан объявить взыскание и еще недавно бы не колебался. Но если дисциплинарные права не для возмездия, если они для воспитания, то наказание старшины пользы бы не принесло. Рочин явно загордился. В нем видели мастера, который едва ли не спас свой корабль. Любые права не помогли бы Чеголину сбросить маэстро с этого пьедестала.

Поправив нарукавную повязку — «рцы», лейтенант сошел на причал, по мере сил стирая с лица выражение официальной строгости. Болельщики расступились перед ним и замерли в ожидании событий.