Борис Василевский - Окна

За разговорами не заметили мы, что час уже очень поздний. Стали укладываться. Перед сном я вышел на крыльцо гостиницы покурить свою трубочку. Было светло и пустынно вокруг, но солнца не было, и исчезли дневные миражи. Я вспомнил замечательно важное рассуждение Вельтмана о природе северного сияния. «Так как все необходимо оставляет на себе след, то сила магнитная есть не что иное, как след полета земного шара… Земной шар несется вперед полюсом южным, и потому след его остается на севере. Струи воспаленного эфира, проистекающие от постоянного разреза его полетом, есть направление магнитной силы от юга к северу… Из чего и можно заключить, что северное сияние есть видение следа быстрого полета земного шара…» Я попытался рассуждать в том же духе относительно миражей — что это отпечатки земных образов, сносимые «воспаленным эфиром» к северу и что для того, чтобы проявились они на небосклоне, необходима диафрагма солнца, — но воспоминание о том, что миражи бывают и в южных пустынях, разрушило мои построения, и я отправился спать… В полусне мне представились олени, — но не те кроткие, грациозные и пугливые животные, которых видел я раньше, а хищные, свирепые, с оскаленными мордами, с клыками, вроде волчьих, и так же, как волки, неукротимо мчались они по тундре и уничтожали все живое…

Наутро на мысе Шмидта погода была отличная: солнышко, тепло, без ветерка, небо ясное, море гладкое. Я проводил Евгения на анадырский рейс. Мой Врангель был в тумане, я поехал в райком. Секретарь райкома Герман Васильевич, как я уже упоминал, тоже заговорил про оленей. «Конечно, нам бы они нужны. Семь тысяч — для района стадо немалое. Чтоб его сократить, нужны убедительные научные обоснования… А может, не сокращать, а наладить окарауливание?! Разработать специальные оленьи маршруты? Организовать охрану гнездовья, когда там гуси?.. Ведь олень на острове — удивительный! Раза в полтора-два крупнее, чем на материке. До двухсот килограммов бывает. Другого такого оленя на всей Чукотке нет!..» Действительно, ситуация с оленями становилась интригующей: и одна сторона говорила убедительно, и другая рассуждала вроде бы здраво. К тому же, с овцебыками — загадка… Мне оставалось только караулить вертолет на Врангель…

«…А тут еще один товарищ на Врангель хочет. Тоже из Москвы, художник, — сказали мне в райкоме. — У него еще что-то такое с ногой…» Поэтому когда я, вернувшись в аэропорт, увидел там человека с окладистой бородой, в маленьком хемингуэевском кепи с большим козырьком, в просторном брезентовом балахоне на меховой подстежке и со множеством удобных карманов, да еще прихрамывающего на правую ногу, то сразу понял, что это и есть тот самый художник.

На Севере, к тому же в дороге, церемония знакомства упрощается до предела.

— Вам на остров Врангеля надо? — почти утвердительно сказал я.

— Да! А что?! — моментально отозвался он, и в глазах его сверкнула надежда, словно я сейчас выну из кармана этот остров или, по крайней мере, за моими плечами нарисовался вертолетный винт.

По этому блеску глаз можно было определить, что он ждет — ну, примерно, неделю. Мы представились друг другу. Борис Никанорович Воронин действительно был художник из Москвы, много лет ездил по Северу, но, в основном, европейскому, а теперь решил посмотреть Чукотку. И точно — на Шмидте он уже неделю. Непосредственная его цель была — написать и представить что-нибудь к тематической выставке «Голубые дороги Родины», назначенной на будущий год. Но эти «голубые дороги» пока что чуть не угробили Бориса Никаноровича. Несколько дней назад, спускаясь по шторм-трапу с корабля на баржу, — а была хорошая волна, — он не рассчитал и спрыгнул так, что сел верхом на борт, проехавшись с размаху правой ногой по жесткому его краю.

В воду ему свалиться не дали, но с тех пор Борис Никанорович хромал. «Повезло! А мог и вообще очутиться между бортами!» — мужественно говорил он… Мы решили объединить наши усилия в достижении острова, точнее сказать, — объединить наши надежды.

Авиапассажиры на Севере привыкли ко всяким неожиданностям и потому народ недоверчивый; одного заверения диспетчера, что Врангель закрыт, тут мало: а куда, в таком случае, готовится вертолет, почему собирается экипаж?.. Выяснилось, что вылетают сейчас с председателем райисполкома в поселок Биллингс, а оттуда в тундру, к оленеводам. «Возьмите хотя бы в тундру!» — попросили мы командира вертолета Эдуарда Ивановича Борташевича, лишь бы не томиться напрасно в аэропорту… Приехал председатель Шмидтовского райисполкома Виталий Васильевич Железняк, прихватили пассажиров до Биллингса, погрузили почту, металлические коробки с кинофильмами. Молодые муж с женой, летевшие из отпуска, засмеялись: «Вон наша посылка! Отправили себе еще с материка, и вот догнали!»…

Вертолет поднялся, и сразу стал виден поселок и стоящие против него в заливе корабли с генгрузом для района. Ледовая обстановка в этом году была тяжелой, навигация началась позже обычного, и корабли спешили, разгрузиться, пока вновь не подойдут льды. Низко пролетели над выступившим далеко в море, плоским сверху мысом и пошли вдоль побережья на запад. Справа были воды Северного Ледовитого океана, слева многочисленные лагуны, прямо под нами узкая, идеально прямая и бесконечная коса — такие косы здесь могут тянуться на сотни километров. Миновали стоящие поодаль от берега поселки Полярный и Ленинградский — вокруг поселков желтые квадраты ободранной тундры, промышленные полигоны… А летели мы, оказывается, в третью оленеводческую бригаду совхоза им. Ленина, которая в социалистическом соревновании заняла первое место в округе. Возглавлял ее опытный бригадир Тимофей Петрович Вуквукай-Ткэ, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, участник ВДНХ, награжденный также золотой медалью выставки. Об этом рассказал мне председатель крайисполкома Железняк, с которым мы в вертолете сидели рядом. Виталий Васильевич на Чукотке лет пятнадцать, работал в Анадыре, был в Певеке председателем горисполкома, с образованием нового района переехал на Шмидт… Железняк извлек из кармана маленькую красную коробочку и показал мне орден Трудовой Славы III степени, который он сейчас летел вручать Николаю Туресси. «Труд у пастухов, конечно, и денный, и нощный, — добавил Виталий Васильевич. — В бригадах у нас обычно по шесть человек. По два пастуха сменяют друг друга… Это только здесь, на Чукотке, можно увидеть такое искусство; стадо в три-четыре тысячи голов, а удерживают и направляют всего два человека!.. Да-а, нелегко, нелегко мясо достается…»

Показалось впереди полукружье мыса Биллингса и маленький поселочек Биллингс, на самом берегу океана. Сразу же к вертолету, как водится, собралась толпа встречающих, сбежались лохматые чукотские собаки. Подкатил вездеход — забрать почту и прочий груз. Мы вышли осмотреть поселок. Интересно, что бывшее здесь раньше чукотское стойбище называлось Валкаран, что в переводе означает «Жилище из челюстей кита». Сейчас это благоустроенный поселок и о прежнем стойбище напоминает лишь сохранившееся название сельсовета — Валькаранайский… Чувствовалось, что поселок находится далеко за Полярным кругом. Море, несмотря на середину июля, было забито льдом, и, как только на солнце набегала очередная туча, становилось по-настоящему холодно…