Владимир Карпов - Бежит жизнь

Виктор что-то спросил. Сергей догадался что, оттопырил в ответ большой палец. И загляделся на друга: снизу его тело виделось еще более крепким, увереннее нависал подбородок. Сергея даже немного кольнуло. — позавидовал. Все хорошо у человека, все, что надо, есть или, по крайней мере, будет. Может, это и есть полнота жизни, счастье?

— Лена, чего ты стоишь? — повернулся Витька к жене. — Иди готовь что-нибудь на стол.

— Зачем? Не надо, — запротестовал, встрепенувшись, Славка. — Ко мне пойдем. Верка перец готовит.

Немного поспорили, и Витька пошел в другую комнату одеваться. А Славка и Сергей — на кухню, за Леной, взять бидончик под пиво. Бидончик из рук Лены Сергей брал очень долго, так, что Славка успел сзади потоптаться, смекнуть что-то и выскочить во двор.

— Ты же сам писать перестал и пропал куда-то, — неторопливо, как все, что она делала, выговорила Лена.

Послышались размеренные шаги. Появился Витька, стрельнул глазами туда-сюда, но без особого волнения, как бы мимоходом.

— Ну, пошли, — сказал он. — А завтра вечерком уж у нас, я шашлычок сделаю, мангал у меня есть…

Сергей шел за другом по аллее из лоз запущенного виноградника — не очень-то, видно, хозяин в нем нуждался. Думал.

Да, сам виноват. В том-то и беда. Хотя в ту пору была такая ситуация, когда все сдвинулось, перемешалось в голове. Его исключили из института. За драку. Учился с ним в группе один парень, возрастом постарше. Любил этот парень выступать на собраниях. Говорил всегда с очень высоких принципиальных позиций, с пафосом, с цитатами, с непременным эпиграфом вроде: «Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть». А в общежитии, где жил в небольшой, но отдельной комнатке, лихо шустрил с девчонками, за мзду мог устроить оценки заочникам — Сергей не от одного об этом слышал. Однажды в студенческой компании Сергей случайно оказался рядом с этим парнем, в разговоре высказал все, что о нем думает. Тот не вышел из себя, молчал и улыбался, лишь в конце проговорил: «Щенок ты…» Потом Сергей ни в деканате, ни в комитете комсомола ничего объяснить не мог, горячился, путался, грубил, немного, конечно, чувствовал себя правдоискателем, дерзким, прямым, каких в кино видел…

Учился он в другом городе, домой к родителям не поехал — нечего было им сказать; целыми днями слонялся по городу, Мучила обида, казался себе раздавленным, непонятым. Так вот, тогда написал он Лене письмо: приезжай. И получил ответ — не могу. Еще раз позвал: ты мне очень нужна. И снова — не сейчас. И никаких тебе на край света! Разве может любящий человек быть так поразительно нечуток, бесстрастен, думалось ему. Наложились одни чувства на другие и, как это бывает, вся обида вылилась в человека близкого, который руки не протянул. Бросил писать, уехал, обрубил концы. Тут вскоре родители Сергея перебрались в другое место: исчезла возможность встречаться с Леной и во время приезда домой. А когда нашла его Витькина открытка с приглашением на свадьбу, где, собственно, тот и не сообщал на ком женится, лишь было подписано: «Витя», «Лена», Сергей как-то сразу догадался: никакая эта не другая Лена, а его. Первой мыслью было поехать, разрушить все, но… — как другу в глаза посмотрит, да и странно как-то: то ничего, жил — не нуждался, а то вдруг — на тебе, явился… Выходит, ревность взыграла?!

Друзья попутно завернули в гараж, поглазели на Витькину машину.

— Магнитофон был тут у меня, колонки сзади такие треугольные стояли, — загрустил немного Виктор из-за того, что вид у машины стал не фирменный. — Продал: деньги нужны были срочно.

— Я его купил, — подхватил Славка. — Я же тебе показывал, на окне стоит.

— А, дурак, — засмеялся над другом Виктор. — Говорил ему, машину сначала купи. На курицах хочет бизнес сделать! Передохнут все они у тебя!

— Брось ты… Сам вперед сдохнешь, — заводился Славка. — Ну, смотри, Сережа, смотри, я их купил 300 штук по 15 копеек. Они уж теперь на цыплят-табака годятся, к осени курицами будут, по 4—5 рублей пойдут — штука. Есть выгода, а?! Ада ощенится…

— Ну, шавка твоя точно на это дело не способна, — подзуживал Витька.

— Сам ты шавка…

— Ну сколько ты ее раз к кобелю водил?

— Сколько, сколько — всего два. Нормально все будет, ощенится.

— А-а, ну, если ты за дело возьмешься, тогда, конечно…

Так, пересмеиваясь, подтрунивая, друзья вышли из гаража на улицу. Постепенно глаза присматривались к изменениям, открывалось друг в друге что-то знакомое, привычное, пробивались сквозь выросшую за годы стенку прежние, связывающие их чувства.

Виктор и Славка рассказывали о переменах, произошедших в округе, Сергей слушал, радостно вдыхал теплый южный воздух, озирался по сторонам. Все было знакомо. Так же аляписто клубилась под солнцем зелень, желтели пылью, просили дождя листья, свисающие к дороге, огромными призраками вздымались над деревьями горы. На углу, у развилки, арыка, метались люди, отчаянно жестикулировали, потрясали в воздухе чекменями — выясняли очередность полива. Точно такие же картины разыгрывались на этом углу и десять лет назад. Сергей даже сразу себя вспомнил, босого, в закатанных штанах, с чекменем в руках… Где-то закричал осел.

— Во! — с восторгом выдохнул Сергей. — Этот голос я давно жду! Вот теперь чувствую — я в Средней Азии! Помню, когда приехали сюда, слышу, где-то колодец скрипит, потом в другом, месте слышу, в третьем… и громко так! Думаю, что за колодцы тут такие несмазанные?! Специально на скрип пошел. Гляжу — осел стоит, морду вытянул и орет!

— Тебе показалось — ворот у колодца скрипит? — удивился Витька. — Хм, мне тоже!

— Да ну, — протянул Славка с обычным недоверием ко всяким странностям. — Мне так почему-то ничего не казалось.

Все трое по рождению были сибиряки! И очутились в этом дивном краю, в селении, прилипшем к южной столице, уже четырнадцатилетними. Было такое время, словно птицы небесные, поднимались сибиряки-чалдоны с родных насиженных мест и отправлялись в сторону южную. Бог знает почему. Но ходили тогда меж людьми разговоры: вот уехали такие-то, пишут, нарадоваться не можем: тепло, зимней одежды не надо, яблоки, персики разные прямо на улице растут, обеспечение с нашим не равнять — легкая, короче, жизнь. Ну, слово «персик» только ухо сибиряку ласкать могло, да и сладкое южное яблоко видели в ту пору лишь на базаре, где какой-нибудь черный, заросший щетиной человек ломил за него бешеную цену. И вдруг — на улице растут! А с хлебушком как раз было туговато; работа же известно какая. В общем, уезжали люди, а среди них — Витькины, Славкины, Сергеевы родители.

— А помнишь, как мы с тобой на Иссык-Куль сорвались? — оживился воспоминаниями Витька.

— Еще бы, такое вовек не забудешь! — откликнулся Сергей.