Сергей Снегов - Раскаяние

Вержицкий понимал, что спорить с главным инженером не следует. «Колотову тоже нелегко», — убеждал он себя, отправляясь с химиком Воскресенским на заседание технического совета. Вержицкий старался быть справедливым. Богатые руды кончаются, а они, лаборатория, пока не приготовили полных данных для рабочего проекта обогатительной фабрики. Конечно, этому есть причины, очень серьезные причины, никто не посмеет отрицать. Но отставание остается отставанием, в создавшейся обстановке оно нетерпимо. Он отбросит все личное, поблагодарит товарищей за суровую критику, будет говорить только о том, как добиться перелома в исследовательской работе. В конце концов, они делают одно общее дело, неудачи его, Вержицкого, волнуют всех. Он дружески улыбнется Колотову в ответ на его грубости, покажет собранию, что уважает породившие их высокие мотивы, — вот как он поступит.

Это были хорошие мысли, Вержицкий даже растрогался от них. Но они перегорели еще до того, как он уселся в кресло. В коридоре повстречался Колотов. Главный инженер шел надменный и злой; таким он бывал часто, другие к этому давно привыкли. Он не ответил на приветствие — только хмуро опустил и приподнял веки, глядя невидящими глазами сквозь Вержицкого, — так смотрят сквозь стекло. И мгновенно все прекрасные планы полетели к черту. Вержицкий трясся от негодования. Он сидел молчаливый, с красными ушами, плохо слушал доклад Анучина. Воскресенский с тревогой посматривал на своего начальника, он опасался нового — и уже непоправимого — скандала. Волнуясь, он прошептал Вержицкому на ухо: «Степан Павлович, чего вы?» И увидел бешеные глаза Вержицкого, лицо, искаженное ненавистью.

А затем Колотов нанес новое оскорбление. Теперь уже все заметили, что он пренебрегает Вержицким. Колотов разносил с трибуны лабораторию, но ни разу не взглянул в третий ряд, где сидел Вержицкий, даже не упомянул его фамилии. Он умел проделывать такие штуки — добирался раскаленной иглой к больному месту, в самую душу.

— Мы кричим, что планы наши срываются, а они, высокоученые исследователи, хладнокровно пожимают плечами, — гневно сказал Колотов; невыразимое презрение было в этом «высокоученые». — Нам нужны твердые данные для проектирования, а не туманная философия о природе наших минералов. С одной стороны так, с другой — этак, в целом ничего определенного — вот содержание их предварительного отчета. Такие отчеты творить можно и без ученых степеней. Завтра пошлю простого лаборанта, он сочинит не хуже, может и меньше тумана напустит.

Если бы Колотов не сказал этих последних слов, Вержицкий все же нашел бы силы выступить по-деловому. Сейчас он думал только об одном: невежд, недобросовестных людей нужно бить по грязным лапам! Сдачи, жестокой сдачи — и безо всякой оглядки на чины. По залу пронесся шум, когда Вержицкий торопливо пошел к трибуне. Он наступил на ноги Фатееву, задел плечом Анучина, пока выбирался. Зал представился ему скопищем насупленных лиц, недоброжелательных глаз. Умоляющий взгляд Воскресенского был единственным светлым островком в этом хмуром море ожидания, неприязни и недоверчивости. Вержицкий сердито отвернулся от Воскресенского — глаза помощника взывали о примирении, они мешали.

— Исследования вести — не дрова пилить, угрозами загадок не распутаешь, криком дела не ускоришь, — так начал Вержицкий свою речь. Он продолжал ее, все более накаляясь: — Вы требуете немедленного ответа на все вопросы, точных цифр, твердых данных? Требовать не возбраняется никому, желать тоже не запрещено, можете даже пожелать отправиться завтра на Марс. Другое дело — удастся ли вам высадиться на Марсе. Природа сама не дает определенного ответа, в этом вся суть, этого вы не понимаете. Руда меняется на каждом горизонте, на каждом участке. Нужно накапливать пробы, усреднять цифры, а не решать с бухты-барахты, как рекомендует главный инженер. Одно из двух — или желаете серьезных данных, тогда помогите лаборатории расширить исследования и не ругайтесь, что дело затягивается. Или хотите побыстрее отчет сдать, а что получится через десять лет — наплевать, вас тогда не будет. В таком случае ищите другого, тут я не помощник.

Он с шумом возвращался на свое место, снова натыкался на кресла, наступал на ноги. Гнев еще туманил ему голову, руки его дрожали. Он слышал громкую, на весь зал реплику Колотова: «Не умеете исследования вести — идите дрова пилить!» Вержицкий был в таком возбуждении, что эти слова прошли мимо него, почти не задев. Воскресенский сказал с тихой печалью:

— Ну и что хорошего? Выгонят вас — только всего. А дело пойдет еще хуже.

На следующее утро Вержицкого вызвал к себе начальник проектного отдела Анучин. У Анучина шло заседание, Вержицкий сидел в приемной и злился. Анучин мог назначить и другое время, руководитель проектантов явно показывал, что ему плевать на чужую занятость, это тоже было неуважение — все подыгрывали Колотову. И еще с такой важностью вызывал — немедленно, все отложить!

Анучин хорошо знал характер Вержицкого. Проектировщики, окончив заседать, еще собирали чертежи и докладные записки, а сам Анучин, выскочив в приемную, громко, чтоб все слышали, оправдывался перед Вержицким.

— Думали управиться в полчаса, — говорил он, беря под руку Вержицкого. — А дело оказалось сложное, пришлось пораскинуть мозгами.

В кабинете, синем от табачного дыма, Анучин спросил:

— Вы, конечно, догадываетесь, Степан Павлович, я насчет вчерашнего. Как теперь будем?

— А никак не будем, — с вызовом ответил Вержицкий. — Неужели вы полагаете, что это вчерашнее пустозвонство могло на меня подействовать? Все останется по-старому — я буду работать, Колотов — орать, остальные — молчать или поддакивать начальству.

Анучин пропустил мимо ушей эту шпильку. Он уселся в кресло, забарабанил пальцами по столу. Его крупное, в оспинах, лицо было невесело.

— Не может так больше продолжаться, — сказал он, не поднимая глаз. — Больше оттягивать проектирование нельзя. Если через два года не пустим обогатительную фабрику, заводы комбината сбросят выдачу продукции, будут работать с недогрузкой. Вы это знаете не хуже меня, Степан Павлович. Не скажу о форме, а в главном Колотов прав.

Вержицкий даже побледнел от возмущения и горечи. Анучин еще ниже опустил голову, рылся в бумагах, он не хотел показывать Вержицкому, что видит его состояние.

— Вот как — значит, Колотов прав, — сказал Вержицкий. — И это я слышу от вас, специалиста-обогатителя, человека, спроектировавшего и пустившего три фабрики на своем веку. Ну что же, раз вы это говорите! тогда я молчу, слова уже не помогут.