Елена Каплинская - Московская история

Я мечтала о замужестве с пяти лет. И в двадцать два года эти мечты еще сохраняли наивную неприкосновенность. Мне казалось, что выйти замуж — значит сразу стать счастливой. Жить вместе с любимым мужем — да это же главное чудо, изобретенное человечеством! Все остальное — детство, юность — все это лишь «до», лишь подготовка к тому, настоящему времени жизни. Все шишки, синяки, уроки на дом, экзамены, глупые мальчишки, забияки и приставалы, назойливые взрослые — все это лишь необходимое испытание «перед», лишь временные препятствия на пути к счастью. Зато потом, когда оно уже наступило!.. Как все оказалось непохожим на любовь. Неужели ошибка? Я была на самом дне отчаяния. Неужели я буду несчастной… боже мой, но почему? За что?

Через день Женя, проснувшись поутру, потянулся сладко, почмокал губами и сказал совершенно прежним, знакомым тоном:

— Ну, все. С Лучичем покончено.

— В каком плане? — насторожилась я.

— В списках не значится. С сего числа.

Он выпрыгнул из краснодеревщицкого чуда и мигом принялся делать гимнастику, угрожая пятками то зеркальному шкафу, то этажерке, увенчанной гипсовым бюстом Маркса.

Комната, которую мы снимали, была рассчитана хозяйкой на интеллигентных людей. А не на гимнастов. Я бегала вокруг Жени, стараясь подвернуться так, чтобы этими своими взмахами он попадал в меня, а не в этажерку. За двадцать минут я четыре раза спасла зеркальный шкаф и три раза бюст Маркса.

Сделав таким образом довольно слаженно гимнастику, мы как ни в чем не бывало отправились на работу и по дороге к метро тоже слаженно исполнили: «Нам ли стоять на месте», что попавшиеся прохожие квалифицировали как «распущенность этой молодежи».

Стояло отлично подготовленное небесами утро бабьего лета, с эффектом летающих паутинок, маково-алыми листьями кленов в сквере, с изнемогающей в поздних астрах клумбой на заводской площади. И вдобавок буфетный кот, сбитый с толку шалостями погоды, призывно выл на весь двор, метко выбрав для своих вокальных упражнений подоконник кабинета секретаря парткома. Был праздник природы, уходящей на пенсию. Именно в это пышное утро в стекольном цехе начались реформы.

Их инициатором явился мой Женя. Очевидно (подумали некоторые), влепленный выговор произвел на мастера Е. Ф. Ермашова должное впечатление, и он решил с размаху навалиться на работу, для начала подтянув дисциплину среди стеклодувов своего участка.

Старожилы завода считали, что подобная затея абсолютно псевдонаучна. Сколько они помнят, ни один опыт в этом плане не дал результатов. Никакие усилия начальства, уверяли они, на стеклодувов, слабо знакомых с новомодными проблемами внедрения НОТ, не произведут впечатления. Скорей всего, они не поймут суеты. И могут даже отключиться. В нирвану. В психологический стресс, иными словами. И как раз в отрицательном для плана смысле. А в стекольном цехе, как во всяком уважающем себя коллективе, любили свято выполнять план. План, как известно, требует здоровья. Поэтому стеклодувы берегли свое здоровье объединенными усилиями. В обычные рабочие дни они любили, например, явившись поутру «тютелька в тютельку» и мирно отбив табель, затем завалиться в цеховой душ, попариться там всласть, раздавить в предбаннике «пузырек» и затем часок-другой посвятить полезному для здоровья сну.

Зато в дни, которые набегали вслед за «обычными», то есть в конце месяца или квартала, «корифеи» восставали от сна и не жалея живота «спасали» план. Что им вменялось, как особая заслуга перед цехом. Полагалось их благодарить за ручку и баловать премиями.

И был, естественно, у них заводила, философ и теоретик такого образа жизни. По фамилии Баландин. Лучший стеклодув, универсал. Женя говорил мне, что в мастерстве Баландин не уступил бы и дедушке. Но зато в характерах имелась существенная разница. Обо всем том, что грело душу дедушки, что окрашивало радостью его рабочее занятие, что составляло самые высокие представления о нем, Баландин не имел и понятия. Это был просто-напросто здоровый мужик с хорошо приделанными руками. Тут природа-матушка ему подфартила. Поэтому Баландин любил слепое поклонение. Тупое обожание. Непререкаемое удовлетворение своих желаний.

Женя решил начать внедрение НОТ прямо с него. Не боясь показаться остроумным.

Лишь только Баландин в то прелестное утро заперся в душе, как раздался стук.

— Кто говорит? — спросил стеклодув сквозь дверь без особого интереса.

— Это я, Ермашов, — сообщил Женя. — Смена началась.

— Пущай работают, — разрешил Баландин. Ему стало весело: он понял, что мастер забегал. Теперь посыплются просьбы, обещания…

Больше «сопляк» не стучался. На редкость быстро отвалился на этот раз. «Сообразительный», — в хвалебном даже тоне отметил Баландин. Вот так им, начальству, на пользу выговора́. Пусть крутятся. Осушив четвертинку, Баландин со вкусом залег на диванчик (заботливый цехком, везде у них порядок) и прикрыл усталые глаза.

Часика через два, слегка помятый и порозовевший, Баландин появился на участке. Там дело шло: на его месте работал сам мастер Е. Ф. Ермашов. Можно обхохотаться, подумал добродушно «корифей». Небось брак идет сплошняком. Небось парень ждет не дождется, когда его подменят. И Баландин, приблизившись величественно, снисходительно тронул мастера за плечо. Тот обернулся.

— Кто говорит? — спросил Женя, будто внезапно ослеп и не видит, что перед ним сам Баландин.

Баландин улыбнулся.

— Ладно, ладно, хватит, напарился. Иди себе. По своим делам.

Но Ермашов молча показал рукой в сторону доски приказов и продолжал работать. Баландин обернулся вслед за взмахом руки машинально. Заметный издали, там белел свеженький листок. На листке было отпечатано, что это приказ номер такой-то и что за срыв и отказ, по статьям КЗоТ таким-то и таким-то, стеклодув Баландин И. А. уволен без выходного пособия с сегодняшнего числа. И подпись закорючкой.

Вокруг стояли обомлевшие стеклодувы. Баландин прочел и недоуменно обратил взор на рехнувшегося мастера.

— Иди себе, — кивнул ему утвердительно Ермашов.

Тут Баландин сначала загоготал, потом плюнул, потом выразился кратко, охарактеризовав этим непроходимую дурость Е. Ф. Ермашова, и в заключение удалился.

Стеклодувы подступили к Жене.

— Ты сбрендил, что ли, мастер? А кто план будет спасать? Ведь без премии насидимся!

— Кто будет «спасать» план от первого до тридцатого, — сказал Женя, — тот и останется на участке. А кто не собирается работать нормально, пусть уходит, Без них справимся. Зачем они нам, сибариты?

— К-кто? — удивились стеклодувы.

— В ду́ше будем мыться после работы, как положено, — развил идею Женя. — А премию зарабатывать — трудом и дисциплиной.