Борис Наконечный - Связчики

Выбрав день посвободнее, Алексей привязал собак у избушки, навострил лыжи на Холу: «Дальше ждать нечего, самое время, — говорил себе, — проведать бабушку».

Почти сразу же он получил подтверждение тому, что находится на верном пути к удаче: недалеко от устья Холы увидел лося, который появился из ивняка, опустился на покрывало реки и зашагал по ней вдоль берега. Алексей имел лицензию и был рад добыть зверя. До него было километра два, и довольно сильный ветер дул в сторону человека, запахи и звук скрипящих лыж не могли достичь лося. Это был старый бык с почтенной черной бородкой, он сбросил уже правую лопату рога; с другим нелепо торчащим рогом брел медленно, как слон по реке среди джунглей. Он наклонял голову всякий раз, когда наледь казалась подозрительной. Время от времени сохатый отбрасывал уши назад — прислушивался. Алексей тотчас останавливался. Это дикое животное с могучим костяком ленилось хотя бы раз. повернуть голову и оглянуться. Неожиданно стать и послать уши назад — на это его хватало, но ведь человек тоже останавливался. На белой глади сохатый мог различить движущееся за ним темное пятно, — требовалось прилагать усилия, чтобы не попадать в поле зрения лося и бежать, сокращая расстояние.

Алексей мчал, как лапландец за стадом собственных оленей, но надо было держаться строго сзади лося, а тот шел словно племенной бык на ферме, который собирает сенцо и одновременно освобождает мочевой пузырь — всякий раз, когда он немного менял направление, Алексею приходилось стремглав лететь в ту сторону, куда этот таежный корабль указывал своей кормой. Сплошная наледь мешала двигаться быстро: снег под лыжами проседал в воду, Алексей выписывал зигзаги на этой хляби. Дыхание стало свистящим. По всему было видно, что если погоня будет идти так дальше, то догнать зверя можно будет не ближе финской границы, и Алексей вспомнил о привязанных у избушки лайках; он подумал, коль долго будет длиться погоня, несчастные животные его не дождутся и подохнут, да и сердце не выдерживало гонки. Он решил на время бросить преследование, свернул к куче плавника, развел костер. И вот что было странным и удивило: лось тотчас заинтересовался кустиками ивняка, что торчали из снега, то есть стал обгладывать замерзшую растительность небольшого островка. Алексей повесил сушить на посох мокрую от пота штормовку и поддевку, подставлял огню спину и ел обед, что взял с собой. Вспомнил, как рассказывали, что гончая собака после двух кругов гона может съесть зайца вместе со шкурой и потрохами, Алексей подумал, что сам напоминает гончую собаку. «Где та гончая? — шутил он, разговаривая сам с собой, — я бы съел тебя сейчас вместе с зайцем в брюхе!.. Это затянувшееся преследование не иначе проделки той бабки с Холы: это она меня уводит в сторону».

И точно: Хола была далеко позади, и, как считал Алексей, бабушка достаточно далеко увела его от своих владений и решила остановить сохатого; Алексей шел к нему не спеша, был уверен, что охота пойдет по-другому. «Теперь, — думал Алексей, — бабка позволит добыть лося. Сейчас тому не уйти, даже если стрелять не глядя». Алексей подходил очень спокойно, наблюдая, как животное мирно обламывает мерзлые концы веток. Он свернул в сторону, чтобы удобнее было целиться, поднял карабин и свистнул, чтобы зверь повернулся и подставил под выстрел лопатку. Свист словно бы возвратился с ветром и полетел туда, откуда они с лосем пришли, — на Холу; сохатый не услышал и не повернулся, то есть по-прежнему подставлял зад. «Моя избушка далеко — сколько дней понадобится, чтобы вывезти этот гуляш по наледи? — стал рассуждать Алексей, заслоняя лицо от ветра и ожидая, когда бык повернется сам. — И что плохого сделало мне это животное? Не убивать же его ради части туши… Но опять-таки лицензию оправдать надо…» Алексей поднял глаза: лось размеренной рысью убегал, закинув уши назад, он был далеко и уже трещал ивняком на берегу. А с того берега, где была Хола, на реку спустилась росомаха — это она напугала сохатого. Вот так первый раз бабушка увела Алексея от Холы.

Возможно, когда-то очень давно люди столкнулись с коварством Холы: узнав неудачу, уже не ходили туда. Быть может, поход на Холу, как бывает на промысле, окончился слишком печально, кто-то пропал без вести. Два слова «худая река» стали тавром, и кето, чуткие дети природы, не преминули последовать предупреждению, таящемуся в двух словах, ставшему законом. Следовать велениям природы — это ли не один из главных законов для живущего? Хола даже стала рекой поклонения. Кето проплыли мимо Холы — Алексей пошел на нее. «Умный в гору не пойдет — умный гору обойдет!» — вот еще одно толкование этого закона, но всегда существует множество и других толкований, когда дело касается человеческих индивидуальностей: здесь каждый по-своему демонстрирует возможности характера. Река стала тотемом, а этот человек свои отношения с Холой рассматривал примерно так: «Мне ли бояться бабушки? Я ведь не слаб. Есть ли причина сдаваться? Хола нужна мне, а хотя бы и кому другому, что — уступать?!» Конечно, это не гибко, это совсем не по правилам таежной жизни, — там требуется умение следовать диктатам времени и случая, более всего нужны терпение и чуткая реакция на изменения в окружающем мире. Так приспосабливается все: и трава, и зверь, и дерево. Покорись законам окружающего мира — и ты будешь существовать, а может быть, и преуспеешь! Алексей считал, что разумно диктовать свое и не сдаваться — выбор тяжелый, рискованный, но достойный человека, высокий.

Он был достаточно опытным таежником, даже настолько, что, вполне зная, что нарушать таежные законы нельзя, рискнул нарушить еще один закон: «Не отправляйся в неизведанные места один».

Напарник его в это время настораживал капканы у другой их общей избушки, в двух десятках километров от Алексея. Промысловый сезон был тяжелым, и надо было уходить далеко и расставаться надолго. Они назначили друг другу контрольные сроки свиданий на случай болезни, иначе говоря, по очереди проведывали друг друга раз в одну-две недели, так диктовали особенности промысловой работы; как говорят старики в этом краю: «За белкой хоть впятером промышляй из стана, а за соболем широко ходить надо!» Их древнее дело мудреное. Конечно, есть и общие законы таежной жизни, но каждый трудился, опираясь и на собственные знания, силы, наклонности, веру в удачу.

Для людей (в деревне на Енисее) любой из них отвечал за здоровье и жизнь другого, и для того, чтобы в случае несчастья напарник не был виноват, записки со сроками встреч писались так, чтобы вообще никто не был виноват: контрольные сроки встречи оговаривались, а дату на бумаге каждый ставил более позднюю, чем условленная, — такой маленькой уловкой каждый брал полную ответственность за свою жизнь на самого себя.