Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Нет ничего важнее внутренней гармонии, являющейся предпосылкой счастливой жизни. Во имя счастья человека мы делаем свою скромную работу.

С такой речью выступил Рээзус перед гостьей, писательницей, автором букваря из Андорры. Изложение принципов УУМ'а потребовало уйму времени, так как каждую фразу переводили на понятный автору букваря каталонский язык.

Гостью принимали в каминном зале УУМ'а. В центре сидел доктор наук Рауль Рээзус, рядом с ним расположились все три начальника отделов. Во время ответственных выступлений Рээзус любил держать начальников отделов под рукой — так можно было не бояться, что он забудет нужные данные и попадет в неловкое положение.

Тийна Арникас по второму кругу разносила кофе, и ее любопытству не было границ. Еще до приезда писательницы из Андорры по УУМ'у прошел будоражащий умы слух: автор букваря носит в носу расширители, что считалось последним криком мировой моды. Эти штампованные из пластмассы полукружья вставлялись в ноздри, что придавало лицу неповторимое своеобразие, которое, правда, казалось позаимствованным у какой-нибудь чернокожей африканской красавицы. Это новшество моды придавало человеческому голосу необычный носовой звук. Ээбен, обладающий способностью проникать мыслью в будущее, услышав про носовые расширители, предположил, что если вмонтировать в пластмассовые полукружья еще и вольфрамовые струны, то человечество одним махом пройдет стадию ломки голоса.

Пророчество Ээбена зиждилось отнюдь не на пустом месте. Некоторые более предприимчивые музыканты — такой, во всяком случае, ходил слух — уже перестроили свои инструменты, стараясь выжать из них модные носовые звуки. Не было ничего невозможного в том, что музыкальные инструменты, творчество композиторов, а также звукозапись, — одним словом все, что имело дело с человеческим голосом или его имитацией, — находилось накануне революции.

Потому-то работники УУМ'а, собравшиеся по случаю визита писательницы из Андорры в каминном зале, и глазели на нос вышеупомянутой заморской дамы. Может быть, в ее растянутых ноздрях таилась частичка великого начала? Если по примеру Ээбена заглянуть в будущее, то можно было себе представить, что с трансформацией голоса и звука иным должно стать и их восприятие. Не говоря о звуковой аппаратуре, ничего невозможного не было и в искусственном усовершенствовании человеческого уха. Ведь должен же человек научиться воспринимать эту новую для него гнусавость — вот и прикрепят к его голове рупорообразный звукоулавливатель.

Хотя дама, удостоившая УУМ своим визитом и любезно продемонстрировавшая андоррский букварь, вызвала на лицах присутствующих недоуменную улыбку, тем не менее все остались в высшей степени довольны заморской гостьей. Новые ветры никогда не проносятся мимо!

Речь Рээзуса не пробудила у автора букваря никаких эмоций. Прихлебывая кофе, дама, будучи энтузиастом своего дела, сравнивала местный букварь с андоррским изданием. Время от времени она гнусаво смеялась — видимо, ее забавляло, что местная и андоррская азбука начинается с буквы «А», и что в обоих изданиях можно обнаружить еще кое-какие совпадения.

Рээзус, который в любых условиях чувствовал себя, как рыба в воде, с помощью переводчика давал пояснения к местному изданию. Во всяком случае, он не ударил лицом в грязь, и культурные связи, завязавшиеся между представителями двух народов, обещали быть крепкими, как канат.

По окончании приема Рээзус обязал Оскара проводить даму в отель.

В вестибюле отеля Оскар хотел откланяться и уйти, но дама, через переводчика, попросила его остаться. Она сказала, что на нее произвело неизгладимое впечатление посещение их очаровательного учреждения и что она с удовольствием подарит букварь с автографом Оскару на память. Только для этого она должна на минутку подняться в свой номер.

Тем не менее дама не спешила за обещанным букварем. Она говорила о чем-то с переводчиком, смотрела на часы, переводчик кивал головой, а Оскар терпеливо стоял рядом. Не выказал он нетерпения и когда дама, отпустив переводчика, стала подниматься на лифте наверх.

Не прошло и получаса, как автор букваря из Андорры вернулась. Книгу она забыла и, смеясь, показала на свои виски — по всей вероятности, склероз получил распространение и в Андорре.

Оскар не решался уйти, хотя чувствовал себя преглупо — разговаривать с помощью жестов было, по его мнению, сущим идиотизмом. Народу в вестибюле собралось больше обычного, на них посматривали. Оскар предположил, что это вызвано шумихой вокруг носовых расширителей представительницы Андорры.

Страдающий от неловкости Оскар сник бы окончательно, не прошепчи вдруг писательница с модным носом ему на ухо на чистейшем местном языке:

— Удерем отсюда!

Оскару почудилось, что его хотят похитить. Он, словно загипнотизированный, последовал за автором букваря, устремившейся с вытянутой вперед рукой через улицу.

— Мы должны успеть до того, как совсем стемнеет…

Писательница назвала адрес.

Потом они шли по аллее, и Оскар удивлялся, как хорошо андорка знает дорогу.

Зачем, куда, да и кто она, собственно, такая? Временами Оскар чувствовал себя соучастником преступления, безо всякого сопротивления подчинившимся чужой воле. Одновременно его подстрекало любопытство. Но еще сильнее было чувство гражданского долга. Оно толкало Оскара вперед, словно ему предстояло предотвратить нечто недозволенное.

Андорка ни в какие объяснения не пускалась. Она торопилась, шагая так широко, как позволяло ее модное платье.

Перед глазами Оскара мелькнул зеленый огонек. Сев в такси, дама отвернулась от Оскара. Она порылась в сумочке, щелкнула замком, вздохнув, подняла руку и, наконец, повернулась к Оскару.

Оскар не узнал ее.

Дама сняла носовые расширители, шляпу и парик. Оскар увидел усталое и уже совсем немолодое лицо, подстриженные под мальчика волосы с проседью.

— Все останется между нами, не правда ли? — прошептала автор букваря.

Оскар открыл было рот, собираясь засыпать даму вопросами — так требовал его внутренний долг. Но тут андорка сжала ему руку, и это волнующее пожатие подействовало на него весьма странным образом. Оскару показалось, что его лицо глупо перекосилось.

Женщина улыбнулась.

На углу они сошли. Дама остановилась, посмотрела на тротуар и наклонилась. Каково же было удивление Оскара, когда она ловким движением сняла с туфель каблуки, будто они держались на магните, и сунула их в карман. Теперь автор букваря шла по неровным плитам тротуара пружинящей походкой, словно на ней были комнатные тапочки.

— Эта улица всегда была такой, — сказала Оскару женщина.