Василий Шульгин - Письма к русским эмигрантам

Инженер продолжал:

— Киев не отстает в этом деле от других городов страны. И все же мы недовольны. Надо строить скорей! Надо найти способы, методы, чтобы усилить гонку сооружений.

Я рискнул заметить:

— Чтобы усилить гонку сооружений, надо ослабить гонку вооружений.

— Конечно! Поэтому-то наше правительство, — продолжал инженер, — и ведет такую последовательную и упорную борьбу за всеобщее разоружение. Если мир этого добьется, мы сможем все средства вкладывать в строительство городов и сел.

— Если вы меня спросите, — заметил инженер, — какая часть средств тратится всеми государствами на вооружение, я не сумею вам ответить, но это громадные средства. И если бы правители всех стран бросили их на улучшение человеческой жизни, то результаты могли бы быть действительно сказочными. Люди строили бы не дома, а дворцы. Они превращали бы целые страны в цветущие сады, пустыни — в моря и соленые, негодные озера — в плодородные земли. Сахара стала бы одним сплошным оазисом.

Словом, все то, что не мог бы предвидеть ни Жюль Верн, ни вообще какой-либо изобретательнейший фантаст наших дней, все это стало бы реальностью.

Инженер так красиво и убедительно говорил о сказочной эпохе, которая могла бы осуществиться, но на пути которой еще стоят мрачные чудовища, что как-то захотелось увидеть сказку без если. Сказку, которая бы как-то освежила нервы, постоянно напрягаемые, волшебными, но вместе с тем и суровыми перспективами. Словом, захотелось для отдыха и перемены увидеть просто сказку.

Оказалось, что это возможно. И в этот же вечер в театре имени Шевченко я смотрел балет «Лесная песня», поставленный по сказке Леси Украинки. Но я назвал бы этот балет странно звучащим именем — «Чуть-чуть».

Подлинная поэзия этот балет! Танцоры превосходны, но главное действующее лицо — лес. И так как в театре все от искусства, то за этим балетным лесом скрывается душа художника. Того художника, что этот лес выдумал. Не то слово! Не выдумал, а сотворил. Нет. Не сотворил, а увидел в экстазе созидания.

Но я ошибся. Лес все же не главное действующее лицо в балете «Лесная песня». Главный лицедей — Время. Оно идет своей роковой поступью, одевая лес в весенние, летние, осенние уборы. До чего это прекрасно! Сказка, уносящая на своих крыльях в волшебный мир и зовущая обратно на землю строгими чертами реализма.

Но я опять ошибся.

Время еще не главный актер. Глубже Времени — Смерть. Этот призрак сделан так тонко, с таким чувством меры, что невольно вспоминаешь Гончарова:

— Искусство рождается там, где начинается «чуть-чуть»…

Призрак смерти чуть чуть намечен. Но от этого прекрасного «чуть-чуть» мурашки бегут по телу; душа преклоняется в ужасе и смирении.

Неужели бессмертный художник, который увидел в своем творческом трансе такую смерть, умрет?

Призрак отвечает без слов:

— Смерть необходима, и потому она прекрасна.

И потрясенный зритель уже готов с этим согласиться. Но вдруг приходит то, что сильнее Смерти.

Что же сильнее Смерти?

Сильнее Смерти Жизнь, или, что то же — Вечная Любовь.

Где-то… в другой жизни… или в другом месте… или в другом времени. Все недосказано. Сказано «чуть-чуть». Чтобы каждый понимал «Лесную песню» по-своему, понимал, как ему понятнее. Там, в неведомом, все возобновляется, все оживает. В плане реальном приходит весна, лес после зимней Смерти возрождается в новой листве, в новой красе.

В плане мистическом две души, юноша и девушка, снова сплетают свои судьбы, они созданы друг для друга, их любовь вечна. Но суровый реализм мира разлучает их. Ибо все во Времени. После осени приходит зима, но Лес не считает ее Смертью. Для него зима только время года. А человек этого не знает. Он свою зиму называет Смертью. Лес хочет поделиться с человеком своим глубоким знанием.

Весна, лето, осень, зима. Что такое зима? Отдых. Молодость, зрелость, старость, смерть.

Что такое смерть? Сон. Лес знает, люди не знают. Узнайте же, любящие души! Смерти нет, есть только Время. Смерть есть мера Времени. Отмерив свою меру, Смерть уйдет. И снова придет Жизнь.

И это показано в балете «Лесная песня». Снова в ожившем лесу сходятся юноша и девушка. Существа, рожденные друг для друга, находят родную душу. Почему? Потому что любовь их вечна. Вечность сильнее Времени. Время слуга Вечности. Но Вечность только слуга Любви. Пройдет положенное, умрет и Вечность. Но Любовь пребудет. Любовь есть Жизнь. Жизнь же конца не имеет.

Так говорил балет в Киевском государственном театре в октябре 1960 года.

Я допускаю, что другие зрители поняли «Лесную песню» иначе. Но я понял так.

Несомненно одно, что постановкой все мы были восхищены.

Итак, мне приходится покидать Киев. Но как же побывать в Киеве и не задуматься над религиозными вопросами— это все равно что по поговорке «побывать в Риме и не увидеть папы».

Киев — древнейший религиозный центр русского народа, и с религией неразрывно связана тысячелетняя его история. Пусть сейчас Советская Россия отреклась от всякой религии и развивается под знаком атеизма, но поговорка, на этот раз греческая, говорит: «И сами боги не могут сделать бывшее не бывшим».

Как же сплелось атеистическое настоящее с религиозным прошлым в этом самом древнем городе русском?

Этот предмет очень трудный и очень сложный. Вся государственная и общественная жизнь подчинена велениям атеистических воззрений современного советского общества. Это надо помнить и учитывать как основной фактор. Будет ли это промышленность, заводы, будет ли это строительство, будет ли это воспитание, вся школа, низшая, средняя и высшая, — все это проникнуто духом атеизма. И в этом смысле не надо делать себе никаких иллюзий и тем не менее…

И тем не менее религия существует и даже весьма ярко выражается самой внешностью города.

Когда входишь в Лавру, острые впечатления вихрятся вокруг. Крутые спуски и подъемы. Каштаны большой старости; старинные здания церковного стиля. Красота прошлого, обаяние ушедшего.

И вот я у входа в «Ближние» пещеры. До «Дальних» сегодня не добраться.

Вход в темное подземелье светлый. Это многостекольное здание как бы преддверие храма. На стенах старинные картины (трудно назвать их образами), изображающие ад и рай. Впрочем, больше — ад. Я не имел времени рассмотреть их, как они того заслуживают.

Картины эти предназначены для тех времен, когда пещеры посещали почти что пещерные люди.

Каковы они сейчас, те, что входят и выходят из древних подземелий? Как они верят?

Часть тут неверующих, это любопытствующие. Часть и сейчас, вероятно, верят по-пещерному. Но есть, конечно, и такие, которые верят не по-пещерному, а гораздо тоньше и возвышенней. Но я с такими не имел соприкосновения.