Василий Шульгин - Письма к русским эмигрантам

Здесь я решил подытожить свои впечатления от моей поездки и сравнить, насколько они соответствуют моим прежним владимирским ощущениям, с которыми я выехал отсюда 12 дней тому назад.

Мирная созидательная жизнь народа, как в зеркале отражающая внешнюю политику своего государства, гигантский рост промышленности, напряженное, чтобы не сказать — бурное, строительство, нарастание материального и культурного богатства общества.

Эти владимирские впечатления оказались в полном согласии с тем, что я видел в Киеве и иных местах.

Другими словами, выехав для того, чтобы найти решение некоего символического дифференциального уравнения, я, осмысливая эту поездку, до известной степени приблизился к его интегрированию.

Итак, я вернулся во Владимир с твердым намерением написать о своем путешествии целую книгу, независимо от того, будет ли это произведение где-нибудь и когда-нибудь напечатано. Немало бывало книг на свете, навсегда оставшихся в рукописи.

Я стал работать над мемуарами, которым я дал название «Возвращение Одиссея». Ну и почта тоже заработала. Слабосильная, на мой взгляд, волна, которую я послал через океан, ударившись «о берег дальний», возвращалась назад, притом с шумом. Резонанс оказался сильнее, чем можно было предполагать. Но он стал еще звучнее с тех пор, как 17 декабря в московских «Известиях» появилась выдержка из моего открытого письма к русской эмиграции, напечатанного в Америке. Теперь это был резонанс советский. Эти письма были от людей, меня раньше не знавших, и от знавших. Да, оказались и такие, старые мои друзья, включившиеся здесь в новую жизнь. Были и недруги, ставшие друзьями. И почта так застучала в мою скромную дверь, что прекратила тихую, мирную мемуарную работу, работу человека, молившего судьбу только об одном.

— Разреши мне, богиня, работать для архивов.

Но она ответила:

— Нет! «Еще одно последнее сказанье».

Я сократил написанную уже часть «Возвращение Одиссея», т. е. записки о Киеве, до размеров, допустимых для открытого письма. Я выбросил почти все исторические реминисценции, сосредоточившись на настоящем. Это составило первую часть второго открытого письма, т. е. данного.

Сделав это, я приступил ко второй части. Она является ответом на многочисленные письма, которыми меня почтили читатели открытого письма № 1.

Когда я посылал первое письмо, эмиграция представлялась мне в виде некой туманности. Сейчас я вижу ее гораздо яснее. С той поры прошло много времени. Я читал газету «Русский Голос», иногда доходили обрывки других газет, кроме того, я получил очень много писем, которые освещают мне положение. Письма исходят, как я уже сказал, из эмиграции и из Советского Союза. В общем скажу так насчет писем. Бранных писем я не получил ни с той, ни с другой стороны. Письма все сочувственные. Поэтому, если бы я судил только по письмам, то я бы сказал, что мое послание встретило очень благоприятную атмосферу.

Письма приходили если не со всех концов света, то, во всяком случае, из многих стран и городов. На конвертах стояли штемпели Москвы, Ленинграда, Бразилии, Франции, Киева, Алма-Аты, Минска, Мурманска, Брянска, Ростова-на-Дону, Берлина, Сталинабада, Харькова, Львова, Краснодара, Австралии и других городов и стран.

Были письма просто приветственные, были весьма сердечные. Были даже письма умилительные. Были письма трагические. Совершенно невозможно рассказать о них даже вкратце. Только некоторые выдержки я решаюсь здесь привести.

Вот, например, пишет бывший киевлянин:

«…Поздравляю Вас с тем, что Вы дома и не только физически, но и в какой-то мере духовно…»

Вот письмо, которое меня растрогало и взволновало. Но именно вследствие чрезвычайной сердечности этого письма, покрывшего меня незаслуженной похвалой, я не могу его цитировать, кроме последней фразы:

«Ваше «Открытое письмо» можно назвать знамением времени. Это один из мужественных поступков Вашей тяжелой… жизни».

Один известный советский писатель, имя которого я не считаю возможным привести, так как не имею на это его согласия, прислал мне письмо, весьма сердечное и содержательное. Я позволяю себе привести только несколько строк из него.

«Прочитал Ваше письмо в «Известиях», я хочу поздравить Вас с Новым годом вообще и с Новым годом в Вашей личной жизни.

Быть стариком — дело не легкое и не очень радостное. Но старость становится легкой и радостной, когда чувствуешь новое в жизни и сам участвуешь в новизне наших дней… Думаю, что нет большего счастья, чем найти вновь свою Родину и ощутить кровную близость со своим народом.

Я был Вашим злейшим врагом, а в настоящее время приветствую Вас как политического союзника и идейного противника».

Из Бразилии я получил письмо от одного старого друга. Оно характерно тем, что выражает, как мне кажется, мысли многих эмигрантов, сомневавшихся в авторстве «Открытого письма». Вот что он пишет:

«Все мы читаем копии Вашего письма эмигрантам… пришлите письмо… не надо даже письма — достаточно одной Вашей подписи, чтобы быть уверенным, что Вы живы и Ваше письмо к эмиграции написано действительно Вами…»

Я послал ему и свой автограф и теплые, сердечные слова благодарности.

А вот выдержка из письма бывшего офицера белой армии, проживающего в Белоруссии:

«…Вы пришли к нам из того мира, который я покинул 40 лет назад. Во время Октябрьской революции я был юнкером Киевского инженерного училища…

К тому выводу, к которому пришли Вы сейчас, что русский народ поддерживает большевиков и всякие авантюры против Советской власти бесполезны, я пришел еще в 1920 году…»

Я привел всего лишь несколько строк из приветственных, сердечных писем, чтобы не утомлять внимание читателей и не создавать впечатления саморекламы.

Теперь перехожу к печатным откликам. И здесь дело меняется.

Русская туманность, приютившаяся на гостеприимной груди Северных Американских Штатов, для меня прояснилась; я вижу не только очертания политических групп, но даже выступают образы отдельных лиц и даже знакомых мне лиц. Вообще говоря, существуют два стана русских эмигрантов на Западе. Один стан, который сочувствует делу мира и даже энергично за него борется и потому дружественно смотрит на Советскую власть. И другой стан, который против мира и яростно Советскую власть ненавидит.

В первую голову я должен отметить «Русский Голос», в котором было напечатано мое открытое письмо. Эта газета, ее читатели представляются мне конструктивной формацией, идущей по здоровому пути. Я сердечно благодарен всем тем лицам, которые поняли меня, поддержали и умело, мужественно меня защищали и защищают против нападок из другого стана. Но я благодарен и Глебу Струве, который, хотя не разделяет позиции «Русского Голоса», однако написал статью в «Русской Мысли», где деловито, документально, с полным знанием дела рассказал всю знаменитую историю о «Тресте» — историю о ложных обвинениях в связях с органами ГПУ во время моего нелегального пребывания в России в 1925 г. И это тоже конструктивный шаг, потому что всякая правда всегда плодотворна, как всякая ложь разрушительна в конце концов.