Юрий Каменский - У красных ворот

— Спасибо, Валентин Васильевич, — сказал заместитель министра, — я получил от вас интересующую меня информацию. Буду размышлять и действовать.

…Звягинцев вышел из министерства, довольный приемом. Настроение повысилось. Стоял теплый день короткого бабьего лета с его негой, которая чувствуется даже в городе, особенно на относительно тихих улицах. Чувствовал ли Звягинцев эту негу? Вряд ли. Человек он был не поэтического склада. И если бы у него сейчас спросили о погоде, он определил бы ее просто как отличную, без всяких сантиментов.

Звягинцев отпустил машину. Ему захотелось пройтись, поразмыслить. Скоро Валентин Васильевич достиг Москвы-реки и не спеша направился по набережной, затем вдоль Яузы до самой работы. «Да, Политковский не бросил в трудную минуту, повел себя как единомышленник, — думал Звягинцев. — Значит, общая линия моего поведения была правильной. Все проверяется на прочность в экстремальных обстоятельствах. Но удастся ли погасить пожар в Ростове? Надо рассчитывать на худшее. Политковский не бог».

Справа от Валентина Васильевича по реке в противоположном ему направлении прошел белый прогулочный катер. Звягинцев успел заметить на носу молодую пару. Он, обняв ее за плечи, что-то говорил улыбаясь. Она смеялась.

«Черт их знает, чему они радуются? — зло подумал он. — Напрасно все же я отпустил машину. Прогуляться захотелось! До этого ли сейчас? Надо вызвать главбуха, узнать, как он дыры латает, связаться с Роговским, выяснить, что там, в Ростове, делается».

Валентину Васильевичу посчастливилось остановить «частника». Через четверть часа он уже входил в институт.

«17 января 198… года. Дня два назад Сережа посоветовал прочитать в его газете статью „Перерождение“ о директоре Звягинцеве, а вчера сын рассказал мне, что начинал собирать материал для этой статьи, а потом вынужден был просить освободить его от этой работы. Объяснил почему.

Правильно ставит вопрос автор статьи.

Что социалистического есть в руководстве так называемого коммуниста Звягинцева вверенным ему огромным коллективом инженерно-технических работников, если он дело ставит на службу интересам личным? А интересы личные сводятся к карьере и обогащению, они — два столпа жизненной концепции Звягинцева. Успешная карьера рождает власть, которая зажигает зеленый свет стремлению к обогащению.

Читаешь газеты и нередко натыкаешься на статьи, в которых разоблачаются люди типа Звягинцева. Я думаю, что не только Звягинцев, но и Вика по-разному представляют социально опасное явление, имя которому потребительство. Его последствие — воспитание безнравственности во всем многообразии. Охваченный азартом потребительства человек становится стяжателем, подхалимом.

Где причина перерождения таких, как Вика, Звягинцев и им подобные? В их духовной недостаточности. Но ведь она благоприобретенная, и не в космосе, а на земле.

Невольно подумала о Сереже. У него, похоже, стойкий иммунитет против вируса потребительства. Ему присуща, если можно сказать, духовная достаточность. Приятно думать, что в этом наша семейная заслуга. Но сын все же беспокоит меня. До сих пор не устроена его личная жизнь. Недавно он рассказал мне, что переписывается с Соней. „А тебя не смущает ее замужество?“ — спросила я. Он ответил: „Соня первая написала мне“.

Не знаю, к чему приведет эта переписка. Соня, конечно, славный человек. Ловлю себя на том, что смотрю на его переписку с Соней утилитарно. В конце концов, это может быть просто возобновление старой дружбы.

Очень хочется, чтобы образовалась его личная жизнь. У меня большое желание стать бабушкой».

Была суббота.

Он проснулся счастливым. Тревожная радость ожидания охватила его. Так бывало в детстве, когда собирался с дедушкой в цирк или детский театр: «А вдруг дедушка заболеет, а вдруг я заболею, а вдруг цирк (театр) сгорит… А вдруг, а вдруг…»

Вчера получил телеграмму от Сони. Через несколько дней она прилетает. «Скорой встречи. Целую. Соня». Этим заканчивалась телеграмма. Это «а вдруг» ожило сейчас. Соня может заболеть, передумать, что-то помешает, случится авиакатастрофа. «Боже мой, чушь какая! — прервал Сергей свои страхи. — Все будет отлично!»

Но счастье, как и беда, не приходит одно. Он был счастлив в это утро и потому, что наконец-то начал повесть о Придорожном.

Сергей знал себя: если начал — не бросит. Плохо ли, хорошо ли, но доведет до конца. Но почему плохо? Ведь по совету отца он погрузился в то время: проникся его духом с помощью пристрастных свидетелей тех дней (воспоминания, рассказы, повести), изучил хронологию событий, документы… Авторский опыт Сергея убеждал: чем основательнее фундамент, тем надежнее здание. Значит, не должно быть плохо. Писать он решил от себя, изнутри сегодняшнего.

Зазвонил телефон. Сергей снял трубку. Аппарат стоял рядом на стуле.

— Слушаю.

В трубке раздались короткие гудки. «Наверное, Ленка проверяет», — усмехнулся Сергей. Была у него такая вздыхательница, к ней он испытывал только добрые чувства.

В дверь постучали.

— Да, — сказал Сергей.

Вошла Любовь Ионовна:

— Тебя разбудили?

— Нет, я не спал.

— Будешь завтракать?

— Минут через тридцать. Сперва я слегка разомнусь.

Он натянул тренировочные брюки, свитер, толстые носки, в передней надел кеды, с непокрытой головой выскочил во двор и побежал. Голубое, тонкое стекло мартовского льда, затянувшего за ночь лужицы, то и дело хрустело под его ногами.

К жене на кухню вышел Федор Тарасович:

— Люба, надеюсь, сегодня позавтракаем все вместе?

— Думаю, что да.

— Вот и хорошо. Теперь это стало редкостью. Будет маленький праздник у нас. Давай только не на кухне, а в нашей комнате.

…Потом втроем сели за большой квадратный дедовский стол. Любовь Ионовна внесла глубокие тарелки с традиционной в их доме овсяной кашей, сваренной на воде. Каждый бросил в свою тарелку комочек масла, которое вскоре расплылось светло-желтым пятном в сероватой гуще каши.

Федор Тарасович с неспешной основательностью помешивал ложкой в тарелке и говорил:

— Вкусное блюдо и полезное.

После каши появились яйца в старинных подставках, напоминающих фарфоровые рюмочки.

— Всмятку? — спросил Сергей.

— Как всегда, — ответила Любовь Ионовна.

Чай у Гречанных наливали из огромного чайника, не разбавляя его кипятком. Готовил напиток Федор Тарасович. Перед этим он всегда говорил: «Ну, начнем китайскую церемонию». В общем это соответствовало существу. Он изучил китайский способ заварки чая, несколько упростил его, покупал только лучшие сорта, нередко в определенных пропорциях смешивал их.