Юрий Каменский - У красных ворот

Родители Любы стояли позади, улыбались.

Оксана Федоровна всплеснула руками, заплакала:

— Диточки мои риднесиньки!

Сначала она обняла и поцеловала сына, потом Любу; сняла со своего пальца золотое кольцо и надела на Любин:

— Яка ж ты гарна, дочка!

Подошел Тарас Степанович:

— Поздравляю тебя, Федор, поздравляю, Люба. — Каждого обнял и поцеловал в щеку и тоже надел золотое кольцо на палец сына.

Елена Анатольевна взяла руки Любы и Федора и с чувством пожелала:

— Живите, милые, долго, долго и счастливо. — Она поочередно приложилась своей щекой к щеке дочери и зятя.

А Иона Захарович, обхватив их за плечи и придвинув вплотную друг к другу, сказал:

— Теперь вы единое целое. Совет вам и любовь.

Только теперь молодые смогли снять пальто. Федор помог Любе, а затем аккуратно повесил на вешалку свое новое демисезонное коричневое пальто и остался в синем костюме. То и другое — подарки родителей Любы к свадьбе.

Молодые с родительской свитой вошли в комнату к гостям.

У Федора и Любы начиналась другая жизнь.

Сергей после звонка Вики вышел из дому, перебежал Садовую-Спасскую, на противоположной ее стороне сел на троллейбус Б и покатил к площади Маяковского.

Он вышел у Малой Бронной. А там недалеко и заветная улица Остужева. Второй дом от угла — Викин. На пятом этаже в надстройке, в небольшой двухкомнатной квартире, вместе с матерью жила Вика.

Викина мать, Полина Петровна Зотова, работала старшей медсестрой в ведомственной больнице, и дочь пошла по ее стопам. Она окончила среднюю медицинскую школу, с помощью матери устроилась медсестрой в поликлинику того же ведомства.

На пятый этаж Сергей взбежал, перепрыгивая через ступеньку. Вика встретила его в модном халате с глубоким вырезом на груди. Халат выгодно подчеркивал ее развитые формы; темные волнистые волосы мягко спадали на плечи, челка спереди наполовину закрывала лоб. Вика протянула полуобнаженную руку Сергею для поцелуя.

Сергей рывком прижал Вику к себе, теперь она вся в плену его рук. Он долго не выпускал ее, целуя, и она, отвечая ему, все же сдерживала его, наконец, упираясь руками в грудь Сергея, мягко, но настойчиво отстранилась.

— Сержик, Сержик, хватит, довольно… — говорила Вика.

— Ну почему? Почему? — повторял Сергей.

— Хватит, — и она резко оторвалась от него.

Внешняя экстравагантность Вики была обманчивой — она, как говорили прежде, держалась строгих правил. И в облике, и в существе своем девушка повторяла мать. Та сумела прочно поселить в дочери бережливость к себе. Полине Петровне эту бережливость передали родители. Они принадлежали к лучшей части того дореволюционного московского люда, который вышел из крестьян и стал мещанским сословием.

Вика обладала практической сметкой. У нее, как говорится, обе руки были правыми, и, кстати, халат, в котором встречала Сергея, сшила сама, правда, под руководством мамы. Та иронически сказала дочери по поводу халата:

— Ну что ж, Викуля, твоему Дон-Кихоту понравится.

— Я ему правлюсь в любом наряде, — ответила Вика с некоторым вызовом.

Худой, высокий, порывистый Сергей и вправду внешне напоминал героя Сервантеса. Сложен он был пропорционально, его движения отличались юношеской угловатостью. Суть в его характере отвечала прозвищу Дон-Кихот: Полина Петровна видела в нем наивную бескомпромиссность и болезненную совестливость.

— Хороший мальчик, — говорила она Вике, — но мужем твоим не хотела бы его видеть. Какой он глава семьи? Жизненности в нем нету. Поддерживай с ним отношения некоторое время, пока молодая. А так, чтобы замуж… Вот твой покойный папа, он сумел в трудные годы эту квартиру, где мы живем, получить. Занимал положение в министерстве… Правда, старше меня был почти вдвое. И хорошо, когда мужчина старше, если, конечно, он умный. Вот тогда женщина чувствует — она замужем. А когда однолетки…

— Я люблю Сережу, — сказала Вика с расстановкой.

— Люби, люби. Помни только: жизнь — одно, а любовь — другое. А то, что говорят: «С милым рай и в шалаше», — глупость.

…Вика вырвалась из объятий Сергея, сердито посмотрела на него:

— Весь халат измял! Шизик какой-то!

— Вика, ну почему ты такая?

— Потому…

— Вика, выходи за меня замуж.

— Слышала уже это. — Она посмотрела на поникшего Сергея, ей стало жалко его: — Сержик, ну пойми, на что жить будем?

Все же рассуждения Полины Петровны делали свое дело. Хотя Вика на словах не соглашалась с матерью, подсознательно она оставалась верной дочерью своей родительницы.

— Мы ведь работаем… — ответил Сергей.

— Получаем гроши, — перебила Вика. — Сейчас ты скажешь: родители помогут.

— Нет, не скажу. Я не приму их помощи. Мы будем жить самостоятельно.

— Примерно на двести двадцать рублей в месяц? — задиристо спросила Вика.

— Ну почему же, я найду вторую работу. У нас в дэзе — я электрик, в другом — буду сантехником.

— Тебе, Сержик, учиться надо. Ты ведь способный. Ну в этом году не попал в МГУ на журфак, так в будущем поступишь.

— Я смогу учиться и работать. Вот как папа. Он так и поступал. Конечно, это трудно. Но они с мамой любили друг друга. И сейчас любят…

— Другое время было… Я, например, «фирму» хочу носить. А для этого, сам знаешь, мой Дон-Кихот, сколько надо…

— Но мы ведь любим друг друга.

— Любовь, говорят, проходит, Сережа. Ладно, еще поговорим об этом. Не обижайся, не обижайся. Да, любим, это правда. А сейчас пойдем куда-нибудь.

— На Кузнецком выставка… очень интересный художник, — сказал Сергей.

— Нет, давай на Калининский проспект, — предложила Вика.

Сегодня днем Вика и Сергей были свободны от дежурств: она — в больнице, он — в дэзе.

Стоял март, таяло. Они брели в серой теплой сырости. Чувствовалось, что эта оттепель — только первое дыхание весны, долетевшее до гигантского города, что зима еще даст о себе знать гололедицей, снегом, обжигающими ветрами в ущельях улиц.

Они зашли в сизый от табачного дыма полусвет коктейль-бара ресторана «Арбат». Здесь было просто и доступно — сидеть за круглым столиком в круглых креслах, пить коктейль «Золотая осень» из фужеров через длинные тонкие пластмассовые трубочки, заедать напиток нарезанным клиньями тортом «Прага», орешками арахис. И конечно, слушать записи эстрадной музыки, Вика называла их «ритмами». Она любила рассматривать посетителей, сидящих на высоких табуретках перед стойкой бара, где красовались шеренги разнокалиберных бутылок. И сразу подмечала, кто во что одет, насколько модно и современно. Все это было ей понятно и близко.

А там, в выставочном зале, где Вика изредка бывала с Сергеем, она не могла понять картины со сложными сюжетами; Сергей восхищался, а она оставалась безразличной или ее они раздражали.