Эмиль Офин - Полька – тройка

Темнело. С одной стороны тропы нависла уходящая к близким облакам скала; хилая сосна, каким-то чудом выросшая на ее отвесной, покрытой лиловатым лишайником слоистой поверхности, одиноко торчала в высоте. Другой край тропы, зубчатый от осыпей, вился над пропастью; дно ее скрывалось в клубящемся, как пар, тумане. Налетел порыв сухого ветра. В лицо ударили острые мелкие песчинки, облачная пелена поредела, над кромкой далекого леса повисло багровое солнце.

Где-то неподалеку грохнул выстрел. Нина Павловна вздрогнула. Гулко, откликнулось и долго повторялось, затихая в горах, тревожное эхо. Орлянка тряхнула головой и тоскливо заржала.

Нина Павловна поднялась на носки и с трудом дотянулась рукой до края корзины.

– Как вы себя чувствуете, Антон?

– Жарко очень… – донесся слабый голос. – Вы не расшиблись, доктор?

– Нет, нет, Антон, все хорошо. Потерпите немного, сейчас будем устраиваться на ночь.

Вернулся Усольцев. Бросив на землю седло Астры, он взял за повод Орлянку и, ласково похлопывая ее по шее, заставил опуститься на передние колени. Повернув голову, лошадь большим умным глазом смотрела, как проводник развязывает ремни вьючного седла.

Корзину с Климовым поставили к самой скале, и Усольцев разбил над ней палатку.

Костер пришлось развести прямо на тропе; Усольцев наломал для него сухого кедровника, свесившись над краем обрыва. Ветер усилился, и Нина Павловна встревожилась, удастся ли разжечь огонь. Охотник наскреб ножом с поверхности скалы рыхлого лишайника, достал из кармана розовый щербатый камушек и обломок напильника; сталь звякнула о камень, словно из-под кремня зажигалки посыпались искры. Лишайник затлел, задымился и вдруг вспыхнул на ветру веселым язычком пламени.

Усольцев засыпал Орлянке полную торбу овса.

– Кушай, Орлянка. За себя кушай и за Астру кушай.

Потом он возился у костра, стараясь предупредить каждое движение Нины Павловны; короткими сильными ударами ножа вскрыл консервную банку, налил из бидончика воды в котелок, приладил над огнем кофейник и стерилизатор.

Нина Павловна невольно залюбовалась его ловкими, точными движениями.

– Вы настоящая хозяйка, Усольцев. Подумать только, уже закипает вода! Опускайте концентрат. Пока я буду кормить Антона, пусть кипятится шприц.

Раненый ел нехотя. Нине Павловне приходилось уговаривать его, как маленького:

– Ну, еще ложку, ну вот, эта последняя… Ну куда это годится, половина бульона осталась! Вот я пожалуюсь Андрею Ильичу, он вам задаст, когда вернетесь на работу.

– А я вернусь, доктор?

Юноша напряженно смотрел на Нину Павловну, и она заставила себя улыбнуться.

– Если будете есть бульон.

Климов сосредоточенно свел брови.

– Давайте, я его доем.

Он, пересиливая себя, проглотил еще несколько ложек бульона, послушно подставил руку для укола и потом долго лежал, закрыв глаза.

Нина Павловна подумала, что Климов уснул, но он вдруг заговорил:

– А наши, наверно, отошли километров полсотни от того места. Сидят сейчас у костра, и Серега ест один из манерки. Она у нас вся покарябанная… Доктор, а у вас есть косынка – голубая, с белыми цветами вроде ромашек?

Нина Павловна быстро склонилась над Климовым, стараясь в сумраке палатки рассмотреть его лицо. Неужели бредит? Но тут же сообразила, что у нее действительно есть такая косынка.

– Откуда вы знаете, Антон?

– Аят. Андрей Ильич все заставлял его про встречу с вами да про операцию рассказывать – что вы говорили да как были одеты, – а Усольцев только одну эту косынку и запомнил.

Юноша вздохнул и болезненно поморщился.

Нине Павловне очень хотелось, чтобы Климов продолжал говорить, но проходили минуты, а он молчал, видимо, уснул. Осторожно закрыв его до подбородка одеялом, Нина Павловна выбралась из палатки.

– Как он? – шепотом спросил сидящий у костра Усольцев.

– Очень слаб. Потерял много крови. Боюсь, что у него начинается воспалительный процесс. Ах, скорее бы дойти…

Наступило молчание. Только слышно было, как потрескивал костер да хрустко жевала овес Орлянка.

Усольцев встал, и его тень заметалась по поверхности скалы. Он подбросил веток в костер, потом распаковал тючок с одеялами и отнес их в палатку.

Мрак с каждой минутой подступал ближе к костру, из пропасти доносились неясные звуки – вероятно, там протекала река, – но Нине Павловне эти звуки казались таинственными и враждебными.

– Усольцев, а звери здесь есть?

Проводник усмехнулся.

– Аят не спит, – он нежно погладил приклад ружья. – Иди отдыхай, Павловна.

– Спасибо вам за заботу, Аят.

Усольцев встал с места, приложил руку к груди и поклонился.

Тусклый свет вместе с утренней свежестью проник в палатку и разбудил Нину Павловну.

Раненый спал, но по неровному дыханию и по румянцу на лице Нина Павловна безошибочно поняла, что у него поднимается температура. Что же делать?

Она выглянула из палатки. Не было видно ни вершины скалы, ни далеких лесов. Туман окутывал все вокруг. Он поднимался из пропасти плотными седыми слоями.

Орлянка мирно жевала овес. Усольцев храпел у потухшего костра, подложив, под голову седло; его ноги в мягких кожаных сапогах раскинулись на матово поблескивающих влажных камнях. Услышав шорох, он вскочил, поднял с земли ружье, поправил шапку и подошел к Нине Павловне, свежий и ловкий; не верилось, что минуту назад он крепко спал.

Туман долго не рассеивался, и Нина Павловна шла, держась за ремень седла. Тропинка все время петляла и бежала то вверх, то вниз; камни выскальзывали из-под ног. Было по-утреннему прохладно, но Нине Павловне скоро стало, жарко, во рту пересохло.

Наконец сквозь белесую пелену проглянуло солнце. Дымчатые клочья тумана таяли на глазах и уносились вверх. Впереди, насколько хватал глаз, ни кустика, ни деревца, только бурые камни и огромные глыбы самых причудливых форм тянулись до горизонта. Раньше Нина Павловна ждала, что вот-вот из тумана покажется какое-нибудь жилье и мучительное путешествие кончится, а сейчас унылая беспредельность дороги отнимала последние силы.

Нина Павловна брела, опустив плечи и тревожно прислушиваясь к тихим стонам Климова; казалось, будто каждая неровность почвы отдается толчком в ее собственном позвоночнике.

"Мэрдыгейский леспромхоз… Андрей уверял, что там есть больница, рентген… А вдруг он ошибается? Сам же говорил, что всего раз был в больнице, да и то чтобы передать мне письмо… А вдруг там только медпункт? Когда же кончится эта дорога? Что делать?"

В отчаянии Нина Павловна подумала, не остановиться ли в тени, не сделать ли операцию прямо здесь, среди камней. Но она сразу же отбросила эту нелепую мысль.

В полдень они наскоро закусили. Климов отказался есть. Он облизывал потрескавшиеся губы и все время просил пить, называя Нину Павловну Машенькой. После того как напоили Орлянку, воды осталось всего два литра.