Александр Демченко - Серебряные крылья

Полковника Бирюлина вызвали к генералу Барвинскому.

— Владимир Иванович, ты что-нибудь слышал о сверхзвуковом истребителе-бомбардировщике?

— Имеющий уши да слышит, — ответил Бирюлин.

— Ну и как? — Генерал изучающе посмотрел на командира полка: ни один мускул не дрогнул на бесстрастном худощавом лице Бирюлина; он сдержанно произнес:

— Бомбардировщик есть бомбардировщик.

— Спасибо за откровенность. Удивительная преданность «ястребкам». Но спешу успокоить: машина вполне пилотажная.

— Верю. Но мне-то до нее какое дело?

— А такое — будешь переучиваться.

— Я?

— Твой полк. — Генерал прошелся по кабинету маленькими твердыми шажками. — Готов?

— Приказ есть приказ.

— Приказа пока нет. Но скоро будет. — Барвинский присел с ним рядом. — Владимир Иванович, не надоело еще летать?

Бирюлин задумался.

Ему нравился Барвинский — коренастый, невысокого роста, энергичный, с умным взглядом темных живых глаз. Нравился за деловитость и даже за резкость. И хотя генерал был порой сурово требователен, может быть, даже излишне требователен, Бирюлин по собственному опыту знал, как важна эта требовательность в современной армейской действительности, не говоря уж о войне…

В годы Великой Отечественной Барвинский был командиром полка, командовать которым выпало Бирюлину уже в мирные дни.

— Устал? — напомнил о себе генерал.

— Не представляю жизни без полетов.

— Верю, по себе знал. Ты, кажется, пятый десяток разменял?

— Сорок четвертый пошел, — улыбнулся Бирюлин.

— Годы идут. Иной раз подумаешь: а жил ли? Я уже и дедом стал, а жизнь пронеслась, как метеор.

— Внук? — поинтересовался Бирюлин.

— Внучка. Забавная такая девчушка! Увидит самолет в небе, ручонку вверх и кричит: «Деда, деда полетел!» Прохожие улыбаются: «Молодой у тебя дед». — Генерал снова испытующе посмотрел на Бирюлина. — Не пойму, что нас удерживает в армии?

— Привычка, — пожал плечами Бирюлин.

— Брось! Тебя-то я знаю: ты командир думающий. Твой полк у нас в числе лучших.

— И все же привычка, — повторил Бирюлин. — Не могу я без авиации. День не побываю в полку — все сердце изноется: так и кажется, что они там без меня что-нибудь натворили. Вот и сейчас все мысли там…

— Ну, добро. Да, забыл: я тебе из другого полка новеньких подбросил. Лихие ребята. Поезжай. Жди приказа.

…В купе было пусто. Бирюлин вытащил из портфеля синий спортивный костюм, переоделся. Военную форму аккуратно, чтобы не помялась, уложил на верхней полке, прикрыл сверху газетой.

На перроне шла обычная перед отправкой поезда сутолока с чемоданами и узлами спешили запоздалые пассажиры; лавируя между ними, катили нагруженные тележки носильщики; люди, прощаясь, целовались, смеялись, плакали. Проводники приглашали в вагоны отъезжающих; девчата и ребята в защитных штурмовках, сбившись в кружок, задорно пели какую-то студенческую песню.

Бирюлин приоткрыл фрамугу: очень уж надымил папиросой. «А без попутчиков скучновато будет», — подумал он.

Но в это время в купе с шумом вошли два летчика. Сразу стало тесно и оживленно. Почти весь проход между полками занял высокий плечистый черноглазый лейтенант. Его товарищ рядом с ним выглядел как подростом худенький, белобрысый, со взъерошенной челкой. А задорно вздернутый нос придавал ему залихватость: в зеленых глазах так и прыгали бесенята.

— Простите, папаша, за вторжение. Уплотнимся? — одарил обворожительной улыбкой Бирюлина белобрысый лейтенант.

— Уплотнимся, сынок, — в тон ему ответил полковник.

Молодые офицеры споро разложили по местам свои чемоданы.

— Далеко ли путь держите, папаша? — все так же учтиво осведомился белобрысый.

Бирюлин назвал город, куда ехал.

— Выходит, нам по пути!

— По пути! — весело отозвался Бирюлин. Его начинала забавлять встреча с этими славными, симпатичными лейтенантами, конечно не подозревавшими, что худощавый человек в спортивном костюме, «папаша» — полковник, командир авиационного полка.

Блестящие лакированные козырьки, желтые «крабы» на фуражках, неокрепшие голоса, в которых еще не хватает командирского «металла», но держатся парни непринужденно, с бывалинкой и бравадой. Наверное так же выглядел в пору своей молодости и он сам, Бирюлин, да война быстро сбила с него все наносное.

— В отпуск или на новое место службы? — поинтересовался он.

— Да как вам сказать… — многозначительно ответил белобрысый, давая понять, что с незнакомыми людьми распространяться он на эту тему не собирается.

Бирюлин подумал: не те ли это молодые летчики, о которых ему сегодня говорил генерал Барвинский? Если «те» — тогда есть смысл повнимательней приглядеться к ним: все-таки работать придется вместе. Но вспомнил, что на нем не привычная полковничья форма, а всего-навсего спортивный костюм, — с таким они не захотят говорить о службе. Сам военный — понимает. Чтобы не стеснять их, Бирюлин вышел покурить в коридор.

Грохочущие колеса на бешеной скорости несли поезд. Бирюлин любил дорогу. Может быть, с того времени, когда его, семнадцатилетнего паренька, впервые протяжный гудок паровоза позвал в первую дорогу — дорогу войны… И сколько их было потом в жизни, этих дорог!

А теперь жена кое-когда и ворчит: «И когда только из этой дыры выберемся? Пора и о детях подумать». — «Что дети! Вадим в летное училище пойдет. Вон какой он у нас парень! Самолетами бредит! Все книжки, какие есть про авиацию, перечитал. А Динка… та пускай пока школу заканчивает». — «Я не о том, Володя! Не видели они у нас с тобой ничего, кроме гарнизонов. Не современные какие-то…»

И тогда Бирюлин искренне взрывался:

«Несовременные? Это Вадим-то? Лучший математик в школе? Или Динка? Ее стихи даже в «Юности» напечатали! Мудришь ты что-то, жена», — веско заключал Бирюлин.

И снова дорога…

Когда Бирюлин вернулся в купе, лейтенанты сидели за столиком и о чем-то возбужденно спорили. При его появлении они умолкли.

— Помешал?

— Что вы, папаша! — ответил белобрысый лейтенант. — Мы с Эдом, Эдуардом, — поправился он, — гадали, что нас ожидает в новых краях. А ожидает нас несладкая жизнь кадровых офицеров.