Алексей Малышев - Повесть о таежном следопыте

Росомаха воровски таскает добычу из охотничьих капканов и нередко в поисках поживы забирается даже в лесные избушки. За это охотники очень не любят росомаху и не пропускают случая рассчитаться с ней.

Капланов установил, что лосиха сумела выскочить из полыньи, и, очевидно, в этот момент росомаха снова прыгнула ей на спину.

— Вот ведьма! — огорченно выругался Капланов.

Пройдя по следу дальше, он понял, что лосихе удалось сбросить с себя хищника. Капланов даже повеселел. Теперь лосиха убегала от своего преследователя по глубокому снегу. Но росомахе глубокий снег в лесу нипочем, широкие лапы ее почти не проваливались. Она не отставала, а у лосихи кровоточила рана. Было видно, что она, теряя силы, замедляла свой бег…

Капланов долго шел на лыжах по следам погони. Росомаха гналась упорно, не делая передышки. Наконец, она довела лосиху до полного изнеможения. Та упала в снег, и это был конец.

Теперь перед Каплановым лежали остатки растерзанной лосиной туши. Нетрудно было заметить, что росомаха, наевшись, растаскивала и прятала в снегу куски мяса.

Трудовой день Капланова начинался до рассвета. Просыпался он обычно, когда еще за окном избушки стояла темнота.

Подложив в печурку дров, готовил завтрак — обычную таежную еду: похлебку, кашу и чай с пресными лепешками. Пока на жарком огне кипели котелки, Капланов, выйдя на морозный воздух, обливался до пояса ледяной водой, делал гимнастические упражнения.

Серко, спавший под навесом, радостно юлил у ног хозяина, с нетерпением ожидая своих лучших минут — кормежки, а затем выхода в тайгу.

Сегодня воскресенье. Капланов решил заняться домашними делами. Надо было починить улы [1] Улы — вид таежной обуви. , постирать белье, почистить ружье, напилить дров. К Новому году он собирался в Терней за продуктами. Перед уходом следовало еще просмотреть дневники — не упущено ли что из виденного в тайге.

Он завтракал в избушке, когда услышал отчаянный вопль Серко.

Капланов удивился. Что с ним? Не подозревая ничего особенного, он открыл дверь избушки и позвал собаку, но пес не явился.

Он продолжал завтракать. Однако им овладело беспокойство — почему так странно завизжал Серко? И куда он девался? Нет, пожалуй, здесь что-то неблагополучно.

Он оделся и спустился к реке. На льду около проруби виднелся знакомый свежий отпечаток огромной кошачьей лапы…

Капланов огляделся. Следы тянулись цепочкою снизу по льду реки. Тигр дошел до проруби и, увидев избушку, в тридцати метрах от нее круто свернул, ушел в чащу на противоположный берег.

Все стало теперь ясно. Конечно, Серко уже нет в живых. С ним расправился тигр…

Злость и негодование овладели Каплановым. Он опрометью бросился в избушку и, схватив заряженный карабин, решил преследовать зверя.

Напрягая внимание и слух, держа палец на спуске, Капланов стал обходить следы тигра чистыми местами. Хотя бы он не ушел далеко!

В двухстах метрах от избушки, в лесной чаще, лежала на боку мертвая собака. На ее шее темнели узкие и частые, как простроченные, раны от клыков тигра.

Зажав в руке карабин, Капланов молча стоял над верным Серко…

Как это произошло? Следы рассказали все.

Тигр долго, без остановки, шел по льду реки. Неожиданно он увидел на берегу за пихтами избушку, которой раньше здесь не было. Зверь решил, очевидно, уклониться от опасной встречи с человеком и обойти его жилье стороной.

Серко в это время находился там же, на реке, немного выше проруби. Он обнюхивал свежие следы изюбра. Скрип перемерзшего снега под лапами крупного зверя привлек его внимание. Серко бросился вперед.

Да, сомнений не было: Серко смело бежал за зверем, который углубился в чащу. Громадная кошка, готовая уже совсем уйти, почувствовав преследование, остановилась. Обернулась, встала передними лапами на ствол упавшего дерева.

Тут появилась собака. Тигр бросился навстречу, в два прыжка настиг ее и ударом лапы сбил на спину. В этот момент и вскрикнул Серко. Тигр умертвил его мгновенно, прокусив шейные позвонки, сразу побежал вверх и залег в чаще. Учуяв приближение человека, зверь скачками ушел в глубь тайги.

Пройдя несколько километров по следу тигра, Капланов повернул назад. Преследование требовало не одного дня, а продуктов с ним не было.

Недалеко от избушки он разложил большой костер и сжег на нем закоченевший труп собаки.

Костер давно уже догорел, а Капланов все сидел и смотрел на серую горку пепла.

Зашумели над головой ветки деревьев. С еловых лап посыпался снег. Задул горняк.

Словно разбуженный шумом ветра, Капланов встал, затесал ближнюю сухую лиственницу и написал на затесе день, когда погиб его четвероногий друг.

Надо было идти на побережье за продуктами. Но он оттягивал свой поход, зная, что тигр может снова появиться поблизости.

Капланов вспомнил старинный способ охоты на крупных зверей: промысловики ставили на зверовых тропах самострел. Теперь этот прием запрещен, но его иногда применяли, называя по-своему «самосудом». Ярость Капланова сейчас была столь велика, что он не мог удержать себя от самосуда.

Он насторожил ружье на тигровой тропе, надеясь, что зверь через несколько дней пройдет по своему старому следу на льду реки. В избушке оказался запас крепкого белого шнура, который он и использовал для тетивы.

В нетерпеливом ожидании прошло шесть суток.

Наступило 31 декабря. Капланов приготовил праздничный ужин. Зажженная свеча освещала на самодельном, из кедровых плах, столе свежеиспеченные лепешки, жаркое из рябчиков и в стакане — остаток неприкосновенного запаса спирта. Здесь же лежал раскрытый дневник, куда он только что записал печальные события последних дней:

«Ведь Серко не боялся никакого зверя, он знал и могучего лося, и легконогого изюбра, и секача со сверкающими острыми клыками, и разъяренного медведя, и стремительную большеглазую рысь. Никто из них еще не уходил от него, если так приказывал хозяин. Но этого зверя Серко не знал. Он увидел его лишь в последний миг своей жизни…»

Капланов рассеянно пробежал глазами последние строчки.

Сентиментально? Ну и пусть! Он, кажется, никогда не давал повода упрекать себя в излишней чувствительности. Многие даже считали его слишком суровым, «толстокожим».

Он не жалел об этом, его замкнутость служила надежной броней: не любил, когда без спроса заглядывают в душу.

Мало кто догадывался, что этот молчаливый, обычно неловкий в обществе, порой простодушный, а иногда ершистый молодой человек, на самом деле был мечтателен и мягок. Но таким он становился в часы общения с природой. Сентиментальности не любил, а слез не терпел. Свои переживания он скрывал под внешней невозмутимостью и спокойствием.