Алексей Малышев - Повесть о таежном следопыте

В дяде Пете трудно было угадать профессора. Высокий, худощавый, одетый всегда по-походному — в сапоги и куртку, он курил самокрутки из махорки и был очень прост в обращении. Придя в зоопарк, дядя Петя весело, поверх очков, оглядывал встречавших его юннатов и приступал к делу.

Капланов, как и другие кюбзовцы, часто здесь дежурил, часами терпеливо наблюдал за поведением животных, возился со слепыми щенятами, бельчатами, хорьками, енотами и разными другими зверушками. То нужно было давать рыбий жир волчатам, у которых развивался рахит, потому что только отец мог кормить их отрыжкой из полупереваренной пищи, то, если они оставались без матери, необходимо было время от времени массировать им тряпочкой брюшко, как это делала своим языком волчица, иначе у волчат, как у всяких других щенят и котят, получался запор и вздутие желудка, а от этого они могли погибнуть; то наступало время кормить молоком из пипетки новорожденных, брошенных белкой детенышей, то подходило какое-нибудь другое неотложное дело.

Дядя Петя давал каждому кюбзовцу поручение, а потом с пристрастием выспрашивал, как и что он выяснил нового.

Капланов, наблюдая за белками, узнал, что бельчата весеннего помета, по выходе из гнезда, одеты в пушистую мягкую пепельно-серую шерсть, и на ушах у них длинные кисточки. Вскоре бельчата начинали линять, зимняя шерсть у них заменялась летней, и кисти исчезали.

У бельчат летнего помета при выходе из гнезда оказалась темная короткая и жесткая шерстка. А кисточек на ушах не было. Но в сентябре кисти начинали быстро расти.

Состояние шерстки бельчат, очевидно, зависело от того, какой шерстью — зимней или летней — обладала во время беременности мать.

Дядя Петя с одобрением следил за Левой Каплановым. Иногда он вызывал его к себе в свой маленький кабинет, заставленный чучелами, скелетами животных, банками, пробирками. Приподняв бородку и сняв очки, прищуренными глазами, в которых таились смешливые искорки, он внимательно посматривал на мальчика и задавал ему всякие «каверзные» вопросы.

Если Лева, забываясь, говорил: «По-моему, это так…» — профессор останавливал его и спрашивал:

— Это «по-твоему». Ну, а на самом деле как было?

И, заметив смущение юнната, усмехался:

— Ну, ладно, ладно. В общем — молодец! Заключение твое правильное. О бельчатах теперь можешь доложить на секции.

Много нового и интересного узнал Капланов в кюбзе.

Когда дядя Петя посоветовал ребятам во время зимней прогулки за городом посолить снег в местах, где держатся зайцы, а через день-два прийти и проверить, съели ли они соль, кюбзовцы рассмеялись: все подумали, что он шутит. Но оказалось, что дядя Петя говорил это серьезно.

Роль минеральной подкормки он показал и на примере с выдрой. В зоопарке выдры погибали через один-полтора месяца. Кормили их здесь излюбленной пищей — рыбой, но стенки желудка и кишок у выдр вскоре оказывались сплошь изъязвленными и были утыканы рыбьими костями. Дядя Петя объяснил, что это получилось потому, что в питании животных не хватало хлора, а он нужен для образования фермента, который растворяет рыбьи кости. В природе выдры получали хлор, вероятно, из каких-то других кормов.

Лева Капланов, как и другие кюбзовцы, вел биологический дневник. Он подробно отмечал, чем питается небольшой зверек, похожий на белку, — соня-полчек, и как он уходит в зимнюю спячку. Интересовали его и хомяки, посаженные в клетку, но они очень дичились. Увидя протянутую руку, хомячки садились на задние лапки, «точили зубы» и злобно жмурили глазки, а потом с хриплым писком бросались на руку человека, однако от сильного толчка тут же опрокидывались на спинку. Чем чаще возился с ними Лева, тем зверьки становились спокойнее, пока не сделались совсем ручными.

Дядя Петя не ограничивался занятиями с кюбзовцами в зоопарке. Он бывал с ними на экскурсиях в лесах Подмосковья, учил ребят распознавать следы зверей и голоса птиц.

Ученый умел удивительно подражать птицам свистом, щелканьем. Прихватывал он с собой в походы и всякие трещотки, пищалки.

Летом и осенью Лева Капланов вместе со своим другом Димой Раевским собирали коллекцию мелких млекопитающих — мышевидных грызунов, летучих мышей, летяг. Для этого они усердно обшаривали Измайловский парк и лес Тимирязевской академии, а как-то выбрались даже в Горьковскую область.

Потом каждое лето стали выезжать в верховья Волги, на озеро Селигер и в другие места Тверской области, там они работали коллекторами в зоологическом отряде экспедиции областного музея.

Здесь Капланов охотился на дневных хищных птиц с помощью филина. Он привязывал его где-нибудь у пенька и ожидал в кустах с ружьем, пока на ночного разбойника, ненавистного всему птичьему миру, не налетали канюки, ястребы и другие нужные для коллекции птицы. Наблюдал он черного аиста, гнездящегося в лесу, слушал журавлиные крики на болоте, добывал уток разных видов, выслеживал в бору осторожных глухарей, а однажды участвовал вместе с охотниками в облаве на рысь.

Любил на рассвете слушать, как просыпается лес и начинают звенеть радостные птичьи голоса, а вечером, у костра, улавливать таинственные лесные шорохи, узнавать ночные крики зверей и птиц и всматриваться в седой туман, ползущий над болотом.

Как-то на каникулах ему удалось побывать здесь и зимой. Уезжая обратно, он записал в свой дневник с сожалением:

«Прощай, далекая синева бесконечных лесов! Прощайте, белые просторы озер и болот…»

Тесное общение с природой становилось для него потребностью.

Когда Капланову не исполнилось еще и пятнадцати лет, с ним произошел несчастный случай. Он поехал вместе с сотрудниками областного музея в тверские леса за медведями. Родители не хотели пускать его в эту экспедицию, но потом уступили. А через несколько дней после отъезда получили телеграмму: Леву везут на операцию. Оказалось, он, не разрядив патрона, который дал осечку, стал извлекать из него капсуль. Произошел взрыв — у Левы был поврежден глаз.

Прямо с вокзала его отправили в больницу. Хирург предупредил, что потеря зрения может грозить и другому глазу. После операции в течение двух месяцев родители не находили себе места, опасаясь самого страшного в жизни мальчика — полной слепоты.

А сам Лева словно ни о чем не беспокоился, с увлечением продолжал дома свою юннатскую работу, хлопотал над клетками землероек, кутор и разных других зверушек.

К счастью, слепота не затронула второй глаз мальчика. Но один глаз был потерян. Однако интересы и энергия Левы остались неизменными.

И позже, в годы трудной таежной жизни, когда можно было рассчитывать лишь на собственные силы, он не замечал своего физического недостатка. Не раз Капланов стоял перед тяжелыми испытаниями, и все-таки он не делал для себя скидок и не ждал этого от других.