Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

— Да, с такими очами можно и без алгебры прожить.

В маленькой комнате рядом с Софьей Андреевной жил статистик, поляк Стах. В него было влюблено множество киевских девиц, но равнодушный и ленивый Стах относился к своим почитательницам холодно.

Фельдшерица Доминика Федоровна басом говорила ему:

— Я бы таких красавцев отправляла в участок, чтоб не разбивали женских сердец.

А Галя Соколовская говорила подругам:

— Когда вижу его рот, в обморок хочется упасть.

Сергей поселился в комнате вместе с гимназистом седьмого класса Гришей, сыном Анны Михайловны, длиннолицым, длинноносым юношей с жесткими черными волосами, щеткой стоявшими над его большим белым лбом. «Дон-Кихот», — подумал Сергей, разглядывая веснушчатое лицо, карие, с рыжим блеском, выпуклые глаза и странные волосы двоюродного брата: они были черные, с ярко-рыжими пятнами над затылком и на висках.

Знакомясь, Гриша крепко пожал Сергею руку и спросил:

— Ты эсдек?

— Да, то есть нет, — ответил растерявшийся Сергей.

— Типичный для русского интеллигента ответ, — сказал Гриша. — Как же все-таки: да или нет?

Он мельком взглянул на Сергея и улыбнулся. Когда он улыбался, его губы оттопыривались, как у ребенка, а лицо делалось добрым и немного глуповатым. Пока Сергей развязывал ремни на чемодане, Гриша заговорил о деле Бейлиса. Он, видно, знал все подробности следствия и передавал их Сергею. Сергея обижало, что двоюродный брат не предложил ему вымыться, выпить чаю… Последняя ночь в вагоне была мучительно жаркой, а тут еще — мелкая пыль, скрипевшая на зубах, вызывавшая противный зуд и сухой жар во всем теле. Если бы Сергей приехал домой, мать, выслушав его рассказ о мучительной дороге, велела бы Наталье согреть ванну, принести холодного квасу.

«Скорей, скорей пей, дитя мое, у тебя, верно, все внутри пересохло!»

И после такой тяжелой дороги Сергей весь день пролежал бы на диване, перелистывая Конан Дойля. Только сейчас впервые у него появилось ощущение, что для других людей его покой, здоровье, жизнь совсем не так уж важны, и это ощущение было пугающе неприятным.

«Да, — подумал он, — пришло время выйти из спокойной заводи в море…»

— А где тетя и Поля? — спросил Сергей.

— Еще спят, они вчера в гостях были.

— Я думал, что меня кто-нибудь встретит, все искал на перроне.

— Ну вот еще. Зачем это?

— Я тебе дыню привез, купил в Пятихатке; очень сладкая, как сахар, дубовка. Мама тебе просила кланяться.

— Спасибо, — кивнул головой Гриша и, не глядя на подарок, продолжал рассказывать о деле Бейлиса: — Этот студент Голубев, один из вдохновителей обвинения, какой-то фанатик антисемитизма. Он, знаешь, отказался ехать по железной дороге, построенной евреями, и прошел триста верст пешком. Но вот у нас все говорили, что не посмеют привлечь Бейлиса. И вот, пожалуйста: Верку Чеберячку освободили, а Бейлису предъявили обвинение и преспокойно арестовали. И сразу же, на второй день, ее сынок Женя внезапно погибает. Ясно как день, что она его поспешила отравить: он ведь знал, что его мама — убийца Андрюши Ющинского. Черная сотня! Шайка! Знаешь, я бы их всех повесил: и ксендза Пронайтиса, и Замысловского в Думе, и Голубева, и эту прокурорскую лису Чаплинского, и самого Щегловитого. Это ведь все с его благословения. Ничего себе министр! И еще прозектора Туфанова и Пуришкевича. Знаешь, что он в Думе сделал? Первого мая засунул себе красную гвоздику в прореху штанов и так ходил по кулуарам, среди левых, раскорячив ноги. Ей-богу! Да, между прочим, как ты считаешь, молодчина Григорович-Барский? Ведь тонко сделано, а? Как тебе кажется?

— Это что, какой Григорович-Барский?

— Как «какой»? — потрясенный, спросил Гриша. — Ты что ж, «Киевской мысли» не читаешь?

— Нет, конечно, читаю, но не так чтобы каждый день.

— Ну знаешь… — сказал Гриша и покачал головой.

И Сергей, всю дорогу с удовольствием думавший, что он, студент университета, примет по отношению к Грише, гимназисту, снисходительный и покровительственный тон, совсем смутился. Он, умиляясь своей заботливости, купил мальчику Грише дыню, а теперь Гриша казался ему взрослым, умным человеком, а он со своими мечтами, любимыми книжками по физике и даже с бумажкой, приглашавшей его в университет, был смешным, робким провинциалом. Ему захотелось уйти на вокзал и снова уехать обратно в свою милую комнату, к своим милым книгам… И студенты, наверно, сухие, деловые люди, живущие только политическими интересами; засмеют они его за наивность и невежество. Все кругом было равнодушно к нему, приехавшему завоевывать вершины науки, никому нет дела до того, что он изучил дифференциальное и интегральное исчисления и может сдавать зачеты за третий курс… И любовь матери, с которой он был неразлучен всю жизнь, показалась ему в эти минуты нужней и дороже университета, науки, профессоров, славы, о которой он мечтал, своей гениальности, в которую он верил так же непоколебимо, как старухи верят в царствие небесное. Никто его не встретил на вокзале, и, вместо того чтобы разбудить тетю и Полю, Гриша попросил говорить потише и предложил пойти погулять, пока не проснется Анна Михайловна.

«Мы ее за восемнадцать верст ездили встречать, сколько волнений из-за цветов было… Ну, ладно, ладно, я маме все напишу про дорогую Анюту…» — думал Сергей.

— Что ж, пойдем гулять, — печально согласился он, разглядывая в зеркало свое побледневшее после дороги лицо.

Киев был великолепен в это яркое осеннее утро. Синее небо стояло над городом, холмистые, обсаженные каштановыми деревьями улицы были покрыты опавшими листьями, и казалось, что мостовые вымощены светлым золотом.

Юноши поднялись по Владимирской улице и подошли к университету, огромному красному зданию с массивными колоннами, украшенными флагами и портретами царя. Гриша обвел вокруг себя рукой и сказал:

— Вот! К приезду батюшки царя. У нас ведь гости: Столыпин, Николай. Ты видел арку на Безаковской?

— Это «Добро пожаловать»?

— Ну да, специально к приезду царя такую железную громадину поставили. Скорей бы они уезжали, в Липках ходить прямо невозможно, сплошь шпики. Чуть остановишься — подходит к тебе и смотрит, идешь — смотрит. Просто не знаешь, куда руки деть, куда смотреть. Ты не зайдешь в университет?

Сергей посмотрел на дверь, у которой толпились студенты. Как пройти, кого спросить? Ужасно неловко…

— Нет, зачем спешить, — сказал он, — завтра успею, — хотя прекрасно знал, что явиться в канцелярию по студенческим делам нужно именно сегодня.

— Что ж, пойдем дальше, — сказал Гриша. — Давай через Николаевский парк на Крещатик выйдем, а потом домой можно будет. Ты знаешь, почему университет красного цвета? Царь велел выкрасить после студенческой забастовки. Сказал: «Если студенты разучились краснеть, пусть университет за них краснеет».