Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

Как-то Вера, смеясь, рассказала, что лаборант Пашка Бутов приставал к ней, когда она мыла полы в лаборатории. Степан совсем ошалел от этого известия.

Приходя в лабораторию и глядя на Бутова, то и дело поправлявшего свои черные волосы, Степан испытывал к нему такую же ненависть, как в детстве. Но Павел Бутов не подавал никаких поводов для драки. Наоборот, он относился к Степану с дружелюбием, иногда подходил к нему и расспрашивал:

— Ну, как на домне у вас, Степа? — и, вынимая кожаный портсигар, угощал Степана толстой папиросой, набитой легким, дорогим табаком.

— Что, у матери в лавке воруешь? — спрашивал Степан, беря папиросу.

— Для чего мне воровать, — добродушно отвечал Бутов, — я теперь сам хозяин.

И хотя такой разговор происходил у них несколько раз, Пашка не обижался. Степан видел, что Бутов «напускает важность», говорит тихим голосом, ходит ленивой походкой, часто зевает, смотрит на собеседника полузакрыв глаза, придает своему лицу выражение усталости и грусти, точно он уже все пережил в жизни и не ждет от нее ничего хорошего.

Степана сильно беспокоило, что Вере может понравиться эта грусть и ленивое, снисходительное отношение к миру. «Она ведь дура, ее провести в два счета, как малого ребенка», — тревожась, думал он. Единственным способом уберечь Веру от опасностей, грозивших ей, было поскорей выучиться, стать техником и жениться.

Эти причины: и жадность к знанию, и радость, которую доставляли занятия и чтение книг, и надежда матери, и, наконец, мысли о женитьбе на Вере — все это, взятое вместе, вызывало в нем такое пылкое отношение к учению, что он не мог представить себе жизни без своих занятий. Иногда его охватывал страх при мысли, что химик вдруг откажется с ним заниматься. Он ходил к химику оглядываясь, стараясь, чтобы никто его не видел, и все опасался, как бы Андрей Андреевич не изменил взгляда на эти уроки и снова не донес о них по начальству.

В первые дни весенней распутицы земля превратилась в вязкое болото, ноги по колено уходили в грязь. Лишь по заводу можно было свободно ходить: огромная заводская площадка возвышалась, как остров, среди полужидкого моря грязи. Пройти от поселка к заводу было очень трудно. Рабочие выходили на работу с первым гудком и все же не поспевали вовремя. Каждый шаг в утреннем мраке по грязи утомлял, и люди приходили на завод потными и злыми, точно уже отработав упряжку. Несколько дней только и было разговоров что о весенней распутице. Рассказывали, что в степи стоят застрявшие линейки и бидарки, что некоторые маленькие шахтенки совсем отрезаны от города и шахтеры сидят без хлеба и крупы: нет привоза.

Но однажды с утра небо было совершенно безоблачно, с юга подул сильный теплый ветер, а солнце светило так усердно, что к вечеру земля начала подсыхать, в степи наметились тропинки, кудрявые гребешки грязи, теряя воду, сделались серого цвета. Кругом — в небе, на земле — всюду была весна. С каждым днем мир становился веселей и легче для жизни. Все, у кого было неясные, смутные надежды на лучшее, оживились и повеселели: всех обманывала весна, всем казалось, что великий закон обновления жизни, уверенно и властно провозглашавший себя, касается и бедных человеческих судеб.

В воскресный день Степан зашел к Верке и позвал ее гулять. Они вышли по узкой тропинке в степь. Вера — впереди, Степан — за ней следом. Вера шла быстро, большими шагами. Ее ноги в ботинках с торчащими красными ушками казались Степану умилительно тонкими, а когда она, перепрыгивая через канаву или лужу, приподымала юбку, сердце Степана замирало, и ему хотелось подбежать к Вере, обнять и прижаться лицом к ее белой шее, видневшейся между выцветшим платком и полуподнятым воротником жакетки.

Они прошли в лощину между заводом и Смоляниновской шахтой. Шахтерские землянки скрылись за холмом, видна была только крыша городской бойни, да со стороны завода шел дым. Вера остановилась и повернулась к Степану. Она тяжело дышала от быстрой ходьбы и беспрерывного разговора, рот ее был полуоткрыт. Она стояла, ожидая, пока он подойдет к ней, смеясь оглядывала его, а он вдруг, оробев, остановился. Казалось, вся громада черной весенней земли заинтересовалась и любопытствовала, как Степан подойдет к Вере и обнимет ее. А Степан, впервые оставшись с ней с глазу на глаз, растерялся.

В степи не было гуляющих, движеньям, словечкам, ухваткам которых можно было бы подражать. В пяти шагах от него стояла девушка и всем своим видом показывала, что ждет его. Степан почувствовал, что испарина выступила у него на лбу; куда проще, казалось ему, было тогда, осенью, полезть в отравленный газопровод домны, чем сейчас сделать шаг в сторону Веры. И он даже озлился, зачем позвал ее гулять в степь; он ведь не думал ничего такого, когда звал ее, а она, наверно, поняла по-иному — недаром же шепнула ему дома: «Тише ты, папаша слышит…»

«Повернуться и побежать назад?»

Вера смотрела на него и, смеясь, спросила:

— Ну, что ж ты стал?

Степан молчал. Она подошла совсем близко, насмешливо и вызывающе глядя ему в глаза. Она ждала и улыбалась, и он, испытывая лишь робость и досаду, обнял ее за плечи, крепко прижал к себе; и сразу волна тепла залила его, ему сделалось хорошо и легко. Он стоял, медленно и неловко переступая с ноги на ногу, все крепче прижимая к себе девушку.

— Задушишь, — сказала она. Вера оглянулась и сказала: — Грязно очень, куда это мы зашли, как дурные…

Он поглядел через ее плечо — земля была действительно совершенно мокрая.

— Тут в сапогах не пройти, — сказал Степан.

Он смирно держал руки на Вериной спине. Вера сама взяла его руку и положила его ладонь себе на грудь.

— Степочка, — сказала она нежно.

Он ничего не ответил, только вздохнул и переступил с ноги на ногу. Откуда берется в женщинах эта сладостная, непонятная сила! Мысли Степана начали прыгать, стали неясны, свистки паровоза казались голосами птиц. Точно степной ветер вошел в него, заполнил грудь, шумел в голове. Он мог бы так простоять долго, но Вера повела плечами и стала смеяться.

— Как дурные, верно? — сказала она неприятно обычным голосом. — Пошли, Степа, что нам тут среди грязи стоять.

Она снова шла впереди, а он за ней, и, выйдя из лощины, они увидели двух баб с кошелками, шедших по тропинке. Степану сделалось жалко, что очарованье их объятия в пустой черной степи, где даже трава не росла, прошло. Ему захотелось вернуть эти сладкие минуты, он подбежал к Вере и обнял ее. Она споткнулась, и они оба чуть не упали. Вера оглянулась, сердито сказала:

— Что ты, Степка, чуть всю жакетку мне не оборвал!

Он смутился.

— Новую купим, ничего…

— Купец тоже нашелся, — насмешливо сказала Вера и, видимо раздражаясь все больше, добавила: — Повел гулять девушку, завел в грязь, тюря ты, ей-богу…