Николай Дементьев - История моей любви

Проснулась утром, а в комнате — солнце, да я и вспомнила еще, какое же счастье случилось у меня в жизни, как мне теперь будет радостно; каждый день радостно и хорошо; даже засмеялась, запела отцовскую любимую: «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…» И сразу же в двери моей комнаты кто-то осторожно постучал, но я вспомнила, что это Дарья Тихоновна, только когда она приоткрыла двери и я увидела ее ясные-ясные глаза, по-матерински ласково смотревшие на меня.

— Доброе утро! Ну, и сон у вас, у молодых: я уж и в булочную сходила, и чаю напилась, а ты спишь себе и сопишь…

Я глянула на часы: уже без четверти десять! Сначала испугалась, что так проспала на работу, но, тут же вспомнив, что сегодня мне в вечер, поэтому я и будильник вчера не завела, сказала смущенно:

— Поздно с Игорем вчера заговорились…

Она неспешно вошла ко мне, присела на стул, проговорила удивленно:

— Давно уж я не спала так сладко. И это ведь на новом месте, а?.. Легкая у тебя квартира, Анка!

А я, ничуть не смущаясь ее, будто при маме, вылезла в одной рубашке из постели, да еще потянулась, не в силах перестать улыбаться, ответила ей так же:

— Вот и хорошо, что по душе вам пришлось…

— А Игорь-то когда от тебя ушел?

— Да уж около двенадцати.

Она покачала головой, удивленно усмехнулась:

— Ишь ты! Объясняться ему придется дома-то.

— Что он, несовершеннолетний? Вот если бы, скажем, вообще ночевать не явился, тогда, конечно…

— Строго Тарасовы живут, даже в воздухе их квартиры это чувствуется, поэтому и благоденствуют люди, — вздохнула Дарья Тихоновна, потом опять по-своему с детской откровенностью улыбнулась: — Вот поэтому, может, и спалось мне так легко у тебя, что воздух другой? — Мигнула, разглядывая меня в одной коротенькой сорочке, очень серьезно проговорила: — Ну и складная же ты девка, Анка! Береги себя, слышишь? — и опять настоящая материнская заботливость была в ее голосе.

— Спасибо! — Но меня-то больше интересовали те две любви, о которых говорил мне Игорь, и я спросила: — Неужели он никогда режим не нарушает?

— Нет. И Михаил Евграфович тоже. И здоровье берегут, поэтому Маргарита Сергеевна так хорошо и выглядит, да еще из косметических кабинетов не вылезает. — Дарья Тихоновна усмехнулась: — Кроме вот тех слов о погоде у них еще любимое: «Жизнь человеку дается только один раз». Соображаешь?

— Соображаю, — мне надо было идти мыться, одеваться, но неловкости я по-прежнему не испытывала, точно сто лет уже вместе с Дарьей Тихоновной прожила; шагнула к дверям, но все-таки остановилась, не утерпела, спросила откровенно: — И когда влюблялся Игорь, тоже соблюдал режим?

По ее глазам я видела, что она все поняла, как обычно, но только сказала:

— Разве что атомная война способна нарушить режим Тарасовых. Ну, беги, беги мойся, да чай будем пить: люблю я, грешница, чаек, это Маргарита Сергеевна меня приучила, и с тобой еще разок выпью.

Я быстро вымылась под душем, причесалась, оделась, а когда пришла на кухню, Дарья Тихоновна уже сидела за столом, опять положив кулачки на край его, и ждала меня. Кроме остатков вчерашнего торта на столе стояло еще блюдо с аппетитными румяными оладьями, а заварной чайничек был прикрыт самодельным ватным колпачком; Дарья Тихоновна, видно, привезла этот колпачок с собой.

— Когда же вы успели-то? — кивнула я на оладьи.

— Главное — в аппетит бы они тебе пришлись, — откровенно тревожилась она. — Нашла у тебя муку, ну, и сообразила на скорую руку.

Первую оладью я буквально проглотила — такой вкусной она оказалась; а уж когда лопала вторую, вытаращила от блаженства глаза, подняла большой палец: слова вымолвить еще не могла! Дарья Тихоновна облегченно улыбнулась, выговорила тихонько:

— Ты непривередливая, слава богу: я вон и сметану забыла купить, так ты и с одним маслом. — Она спросила очень серьезно: — Вот чего, Анка, я не могу понять… С одной стороны — совсем девчонка ты еще, хоть с виду и гвардеец, но и чистота у тебя в квартире, и порядок во всем, и по хозяйству все необходимое есть… И ведь на танцы ты, наверно, бегаешь, как все, и про любовь с парнями разговариваешь, да еще и работаешь… Когда же успеваешь-то, а?

Я прожевала наконец очередную оладью, запив ее вкусным и умело заваренным чаем, ответила:

— Вот вы говорили, у Тарасовых дом прочный, так и у нас ведь мама хозяйство хорошо вела.

Она кивнула, все глядя мне в глаза, и я поняла, что она и сама уже думала об этом.

— И сейчас по вашей квартире это чувствуется, — она тоже не удержалась: — Неужели ты все вещи в одну свою комнату вбила?

— Часть девчонкам в общежитие отдала.

— Так! — сказала она, будто я дополнительно подтвердила что-то. — И меня ты как родную приняла, хоть всего второй раз в жизни видела! — И она даже перестала прихлебывать чай из блюдечка, поставив его на стол.

Я понимала, что все это очень серьезно для Дарьи Тихоновны; даже, помнится, успела пожалеть ее: другого, видно, насмотрелась она у Тарасовых, бедная старуха! И я тоже поставила чашку на стол, но сначала все-таки сказала, кивая на оладьи:

— К Христу за пазуху я попала, — и снова неожиданно для себя спросила: — А может, Дарья Тихоновна, я так вас приняла вчера, чтобы с сегодняшнего дня вы уже начали обслуживать меня?

— Нет! — уверенно ответила она. — Я уже думала об этом, — и все-таки чуть смутилась: — Жизнь-то длинную я прожила, глаз она мой обострила… Нет, Анка, само собой это у тебя вышло, то есть от души! Если бы даже я проспала сегодня до обеда, ты бы и слова мне не сказала, так?

— Так.

— Ну!

И я тоже успела уже обо всем этом подумать, да еще как следует подумать!..

— Во-первых, Дарья Тихоновна, мои отец и мама, как я теперь понимаю, были именно теми людьми, о каких в газетах пишут… — Я все-таки чуть покраснела: — С какими вы вчера и меня сравнили.

— Такая ты и есть!

— Спасибо! И хоть отец с мамой никогда не хвалились, конечно, только так они жили и работали… Каждый день жили и работали так, даже в мелочах они были такими, что ребенок просто не мог не почувствовать этого, не воспринять, пусть бессознательно, всего этого от своих родных отца и матери!..

— Допустим, — она все смотрела мне в глаза, не притрагиваясь к чаю.

— И хоть я сама случайно попала на свою работу, но ведь это настоящая мужская работа, работаю я тоже с настоящими мужчинами, поверьте! И если бы не по душе мне эта работа была, если бы я слаба для нее оказалась, то сама бы на ней не осталась, да и производство бы меня не потерпело, так?

— Так.

— И вот это, Дарья Тихоновна, то самое влияние отца и мамы, которое сделало меня такой, какая я есть.

— Это все правильно, я согласна, — и она хитро прищурилась, вдруг улыбнулась: — А твоя красота как на жизнь влияла?